Тип общества и характер социальных отношений в советской России

6.4. Есть ли в России средний класс?

   Вопрос о судьбе среднего класса в России имеет первостепенное значение для перспектив развития страны. К среднему классу зрелого индустриального и информационного обществ обычно относят группы самостоятельно занятых, т.е. мелких предпринимателей, коммерсантов, ремесленников. Это традиционный средний класс, с длительной историей, который в ином концептуальном контексте именовался мелкой буржуазией. Но наряду с ним все большее значение приобретает «новый средний класс», который сформировался в ХХ веке, к 1960-м-1970-м годам. В его состав входят  группы хорошо оплачиваемых работников наемного труда: менеджеры, лица свободных профессий, научные работники, работники в сфере информатики и массовой информации, работники искусства, врачи, административные, торговые и инженерно-технические работники предприятий. Они образуют верхний слой среднего класса. К среднему классу относят также учителей школ, средний медицинский персонал и работников социальных служб, служащих государственных учреждений, техников, торговых агентов и т.д. Если традиционный средний класс обладает собственностью на средства производства, то представители нового  среднего класса  - обладают человеческим капиталом. Последний также делает его носителей активными участниками гражданских отношений, относительно независимыми.

          С начала 1990-х годов в России стали регулярно  публиковаться работы по проблемам среднего класса. Вышли из печати и первые книги о судьбах среднего класса в советском и постсоветском российском обществе. Первые годы дискуссия по проблемам российского среднего класса носила предвзятый сугубо идеологический характер с разделением ее участников на защитников советского прошлого и сторонников рыночных реформ. В основном эти работы и можно разделить достаточно отчетливо на две части.

Одни из авторов, исходя из наличия сходных с западными обществами профессиональных категорий,  доказывали, что к концу существования Советского Союза сложился массовый средний класс, который в ходе реформ стал исчезать. Он обладал  материальными, духовными и ценностно-нормативными характеристиками, присущими среднему классу Запада. Имелась в виду та группа образованных людей, которая была занята как интеллектуальными видами труда, а так же высококвалифицированные рабочие, занятые в материальном производстве. Их отличали наличие собственного автомобиля, отдельной квартиры, садово-дачного участка и строения в виде второго  пусть и не совершенного жилища. Отмечалось так же, что эти люди  активно выступали как потребители и обращали достаточно внимания на состояние своего здоровья и образование детей. По мнению этой группы  авторов, на протяжении 1990-х годов реформы разрушили прежние слои среднего класса и не смогли создать экономическую и социальную базу для ожидаемого нового. Эти авторы доказывали, что при всех издержках советская модернизация обеспечила формирование уникального социального объекта - массовой интеллигенции с ее огромным интеллектуальным потенциалом. Именно интеллигенция, и прежде всего, ее "ядро", тончайший высокоинтеллектуальный слой общества, откуда, кстати говоря, произошли и либералы - реформаторы, подготовили преобразования России.

       Ограничусь в этой связи лишь одним замечанием. Из критериев  отнесения к среднему классу, сторонники наличия в позднем СССР такового класса выделяют как определяющий уровень образования. Предположим, что эта позиция верна. Однако, несколько скорректируем ее. Добавим к показателю числа лиц с высшим образованием показатель его качества в соотнесении с мировым уровнем. Последний момент имеет особое значение. Действительно, в  СССР, преимущественно в России, были блестящие вузы мирового уровня (МФТИ, МИФИ, МГУ, Ленинградский политехнический и другие). Но вспомним. В 1960-1980-е годы было немало научных публикаций и дискуссий об избыточности производства инженеров, об иллюзорности заочного и вечернего образования, о вузах без профессоров и профессорах, не способных научить чему-либо студентов. Поэтому отнести всех, кто в позднесоветское время занимал должности, требующие высшего и среднего специального образования, всех, кто имел это образование, к потенциальному резерву среднего класса и тем более - к уже существовавшему, но размывающемуся в процессе реформ среднему классу - нет никаких оснований.

      И действительно, рынок даже в своем начальном состоянии повысил требования к качествам и работодателя, и работника. Поэтому изменилась и слоевая идентификация населения. Так, по специальному исследованию в Нижнем Новгороде к среднему классу относили себя: в 1988 г. 70,4% респондентов, в 1993 г. - 52,7%; в 1995 г. - 38,2%. [Балабанов 1995, с.116] Частично здесь сказались и негативные факторы нисходящей мобильности. Но преобладало влияние приведения иллюзорного социального статуса к реальному.            

     Вторая концепция, которую проповедовали люди, пришедшие к  руководству экономического блока правительства Б.Н.Ельцина и активно повлиявшие на формирование экономической политики, в частности и особенности на характер приватизации, представляла прямо противоположную позицию. Они утверждали, что в СССР   никакого среднего класса не было. Формирование среднего класса, по их мнению, началось в процессе реформирования постсоветской России. И  те достаточно зажиточные люди -  мелкие и средние предприниматели, работники частных банков,   брокерских, дилерских, риэлтерских, рекрутирских и т.п. фирм образовали (впервые после октябрьского переворота 1917 года) средний класс. И вот эти группы все в большей мере проявляют типические черты, присущие среднему классу,  в поведении, принятии определенной системы ценностей, в самоидентификации. Политическая острота дискуссий вокруг проблем существования и масштабов отечественного среднего класса не ослабевает, а лишь модифицируется со временем. В 1999г. Е.М. Авраамова писала: «Наличие, расширение и мобилизация среднего класса рассматривается сегодня как свидетельство эффективности проводимых в России преобразований, как критерий того, что реформы идут в правильном направлении и приобретают необратимый характер. Наличие и большой удельный вес среднего класса в системе социальной стратификации является одним из существенных признаков общества, определяемого как «развитое», «цивилизованное». В то же время несформированность среднего класса после десяти лет реформ служит аргументом тех, кто настаивает на радикальном изменении политического курса».[Авраамова 1999, с. ]

 Однако обе оппонирующие точки зрения строились на идеологических конструкциях, подкрепленных обычно отдельными примерами и рассуждениями о о доле лиц с высшим и средним специальным образованием и о  низшей границе доходности на члена семьи как определяющих критериях для оценки принадлежности к среднему классу.

       На протяжении долгих лет никаких специальных исследований, а не размышлений вокруг имевшей место быть в прошлом и настоящем ситуации не было. Начиная с 1998г., из печати вышел ряд научных публикаций по проблемам российского среднего класса. [Заславская, Громова 1998; Средний класс  1999; Тихонова 1999; Средний класс в России 2000  и другие работы]

 Особое внимание привлекла серьезная попытка провести исследование по среднему классу, предпринятая в начале 1999г., вскоре после августовского кризиса 1998г. Это социологическое исследование «Средний класс в России» было выполнено в феврале-марте 1999 г. Российским независимым институтом социальных и национальных проблем и Центром социального прогнозирования. Целью исследования было выяснение меры  сохранности среднего класса после финансового кризиса 1998 г., а также выявление ресурсов для восстановления и поддержания среднего класса.

      Авторы этого исследования в качестве структурных элементов среднего класса априори выделили следующие профессиональные группы: квалифицированные рабочие; техническая интеллигенция; гуманитарная интеллигенция; работники сферы торговли, услуг, транспорта; служащие (государственные служащие, юристы и т.п.); предприниматели малого бизнеса; фермеры; кадровые военные (старшие офицеры); менеджеры (руководители высшего и среднего звена). Всего в рамках данного исследования было опрошено 1765 человек в 14 территориально-экономических районах Российской Федерации, включая Москву и Санкт-Петербург.

РНИСиНП в качестве основного критерия выделения среднего класса использовал самооценку индивида своего социального статуса. Им была предложена 10-ти бальная шкала, где 1 – высшая позиция, а 10 – низшая. К высшему среднему классу были отнесены индивиды, которые при определении своего социального статуса причислили себя  к 1-3 позициям, к  собственно среднему классу - те, кто оценил свой статус на 4-6 баллов, к нижнему среднему классу – респонденты с самооценкой статуса в 7-8 баллов. Далее группа экспертов выделила ряд факторов, которые влияют на самооценку индивида. Это (в порядке убывания): материальное положение, образ жизни, степень престижности профессии, уважение окружающих, уровень  образования и  квалификации, связи и знакомства [Средний класс в современном российском обществе, 1999, с. 86-91].   Критерием материального положения респондентов как   представителей среднего класса в составе перечисленных социально-профессиональных групп населения служил показатель уровня душевого  дохода – не ниже 1500 рублей в месяц, т.е. примерно $60-70. Очевидна сомнительность такого подхода, поскольку этот  уровень дохода не соответствует издержкам на воспроизводство представителей среднего класса при самых заниженных требованиях. Это, скорее, граница бедности. Переход к верхнему среднему классу, по мнению авторов, начинается с 3000 рублей в месяц, т.е. примерно со $120-130. Для большей части респондентов, отнесенных по таким критериям к среднему классу,  характерен размер жилплощади около 15 кв. метров на одного человека, наличие многокомнатной квартиры, а также дачи или пригородного участка.

   Опираясь на эти  данные, авторы исследования сформулировали свои выводы о современном российском среднем классе, его социальной структуре, материальном положении, миграционной, профессиональной, статусной мобильности, характере выполняемой работы, структуре досуга, политических установках и т.д. Основные результаты были опубликованы в коллективной книге: «Средний класс в современном российском обществе». (Под общей редакцией М.К.Горшкова, Н.Е.Тихоновой, А.Ю.Чепуренко. М.: РОССПЭН, 1999).

         Другая группа исследователей (Бюро экономического анализа) использовала в качестве основных критериев показатели материально-имущественное положения (доходы – по самооценке, владение недвижимым имуществом, владение движимым имуществом - наличие хотя бы одного набора из дорогих предметов и набора престижных современных товаров длительного пользования); образования и профессионально-квалификационного статуса; самоидентификации и стратегии. Количественный анализ распространенности отдельных объективных критериев, основанных на различных и собранных для разных исследовательских задач статистических и социологических источниках, привел авторов к выводу, что эти характеристики присущи значительным по размеру социальным группам:

-    по уровню дохода – от 30 до 55% домохозяйств;

      -    по уровню образования – от 20 до 40% занятого населения;

 -   по профессионально-квалификационному статусу – от 35 до 45% занятого  населения;

- по критерию самоидентификации – 40 –65% занятого населения.

В целом признаки среднего класса при проведенных расчетах распространяются на подавляющее большинство домохозяйств – более 80% имеют хотя бы один признак. Авторы  исследования выделяется «идеальный» средний класс и протосредние классы. «Идеальный» средний класс, или ядро среднего класса, по разным данным колеблется от 19,7% до 25,6% населения.  Протосредние классы в зависимости от их будущей стратегии и социально-экономического положения в стране могут перейти в состав ядра, тем самым, увеличив его численность.[ Средний класс в России 2000]

Некоторые социологи в качестве исходной информации использовали материалы мониторингов ВЦИОМ. Это весьма надежный источник данных о настроениях, мнениях и оценках населения России. По мониторингу можно изучить «субъективный средний класс». Эту работу проделала, в частности, Л.А.Хахулина. [Хахулина 1999]. Однако по мониторингу ВЦИОМ нельзя получить определяющие данные об объективных характеристиках социальных групп. Эти усилия (думаю, что за отсутствием возможности опереться на адекватные источники информации) предприняли вполне компетентные социологи. Но мне трудно признать попытки применить материалы polls взамен отсутствующих материалов специализированных sociological surveys как способ решения серьезной научной задачи.

                 Одним из определяющих направлений социальной политики в стране, переходящей от этакратической к частнособственнической системе, является государственно регулируемое формирование социальной группы собственников – предпринимателей. Именно они должны были бы стать каркасом эффективной постиндустриальной экономики. С начала реформ не было недостатка в клятвах и заверениях со стороны ельцинского руководства о всесторонней поддержке предпринимательства и  предпринимателей как основы среднего класса и основной социальной базы демократического режима, демократа-президента. Однако, как известно, дело не в заверениях, а в реальных акциях, зачастую казалось бы не очень-то и крупных.

Трудно опровергнуть суждения сторонников либеральной позиции, что, «если мы действительно сделали выбор в пользу рыночной экономики, то ответственность за собственные доходы несет в первую очередь сам человек» [Известия 2001б]. Это и есть путь формирования  морали предпринимательства, морали среднего класса. Однако, требуется значимая оговорка: это суждение верно в том случае, если в обществе предоставлены условия для самореализации того гражданина, который взял на себя «ответственность за собственные доходы».А теперь приведем некоторые факты относительно этих условий для самореализации.

В результате всех притеснений и бюрократических препон малое и среднее предпринимательство у нас пока заняло более или менее нормальную нишу только в торговле и производстве некоторых продовольственных товаров. А ведь мелкое и среднее предпринимательство составляет неотъемлемую часть здоровой экономики процветающего общества. В развитых рыночных экономиках мелкое и среднее производство обеспечивает 60–80 % общей занятости. У нас в России – порядка 11 %.

По данным Госкомстата на декабрь 2001 г. численность работников в малом и среднем бизнесе составила 6 млн. человек. Из них 86% заняты на постоянной основе, 9% -совместители, 5% работают по трудовым договорам. Отношение государства к малому предпринимательству видно из таких цифр: в 2001 г. на поддержку малого бизнеса в Федеральном бюджете было заложено 140 млн. рублей, то есть примерно 5 млн. долларов. Однако и эту более чем скромную сумму в бюджете 2002 г. сократили до 20 млн. рублей.[Московский комсомолец 2001б.]. Во многом с таким отношением к малому бизнесу связано то обстоятельство, что в теневой экономике на начало 2002 г. трудилось 8,2 млн. человек, то есть более 12% всех занятых. Более всего в теневом секторе представлены торговля, общественное питание, сельское и лесное хозяйство. При этом для 6,5 млн. наших сограждан это был единственный вид занятости, а для остальных источник дополнительного дохода. Таковы данные Госкомстата. Аналитики Всемирного банка считают, что в теневом секторе занято гораздо больше людей, и он составляет примерно 45% российской экономики. «Финансовые известия» опросили более 100 представителей теневого бизнеса. Главными причинами,  мешающими им легализоваться, были названы - неуверенность в стабильности налоговой политики государства (более 70%) и коррупция (около 100%), которая заставляет их выискивать скрытые источники доходов. [Финансовые известия 2002].  При этом все отмечают, что серьезных предпосылок для резкого снижения количества теневиков пока не наблюдается. Несмотря на то, что в 2001г. произошло резкое снижение налогов, российская армия теневиков ничуть не сократилась. [Известия 2002]. Кроме всего прочего, такие масштабы теневого бизнеса существенно затрудняют оценку динамики развития предпринимателей как социальной группы.

Изменения в политике наметились в 2002г., когда по инициативе президента В.В.Путина были приняты решения, означающие «налоговую революцию» для малых предприятий. Предполагается втрое снизить налоговое бремя на малый бизнес в надежде, что выход из  «тени» значительной части предпринимателей с лихвой компенсирует потери бюджета и решительно повысит активность деловых людей. Руководители предприятий получат возможность платить в бюджет либо 8% от выручки, либо 20% от чистого дохода. [Известия 2002в; Известия 2002г] Проблема в том, что чиновники на местах могут усилить коррупционное давление на бизнес.

В апреле 1997 г. впервые была предпринята  попытка провести реформу жилищно-коммунального хозяйства страны. В 2001 г. эта попытка возобновлена с гораздо большей энергией. Смысл – возложить все расходы по содержанию жилья на население. При этом были обещаны субсидии бедным. Проблема, правда, состоит в том, кого отнести к бедным. Проектируемые субсидии реально коснутся лишь нищей части населения, а не всех бедных. Что же касается не только умеренно бедных, но и относительно благополучных, то можно заранее предвидеть, что на все просьбы внести квартплату (с учетом удорожания не только жилья, но и электроэнергии, теплоснабжения и др. услуг) с их стороны все чаще будет следовать ответ: «Нет денег». Выход может быть только один – превратить в бомжей десятки миллионов россиян, тех самых, кто мог бы составить ядро и предпринимателей, и других средних слоев.

 Между тем, по мнению видного представителя наших либералов Г. Томчина, более 40 % собранных с населения денег не доходит до энергетиков. Бесхозяйственность, массовое воровство в системе ЖКХ приводит к массовой выкачке денег из населения органами ЖКХ, не несущими перед населением никакой ответственности. Мне лично трудно не согласиться с теми авторами, которые рассматривают намечающуюся реформу в ЖКХ как настоящий поход против средних слоев. Именно с этих  групп населения собираются взять полную стоимость коммунальных услуг, но порядочная часть наших «средних» удерживается в этом положении, в частности, и из-за низких цен на муниципальные услуги, позволяющие им при относительно скромных доходах вести более или менее достойную жизнь [Известия 2001а].

Надо заметить, что напряженность в среде средних слоев заставила авторов новой экономической модели жилищно-коммунального хозяйства скорректировать свои планы. Правительство отказалось от форсированного перехода на 100-процентную оплату гражданами услуг ЖКХ, считая, что это станет возможным лишь через 10–15 лет. Деньгами из бюджета более не будут дотировать ДЭЗы и РЭУ, а передавать эти средства напрямую населению, зачисляя их на индивидуальные (персональные социальные) счета граждан. Люди получат возможность выбирать, кто их будет обслуживать. По расчетам мэра Москвы    Ю. Лужкова, такая дебюрократизация сферы ЖКХ позволит сэкономить до 15– 20 % расходов [Известия 2001ж].

 Возникает важный вопрос: какие группы трансформирующегося общества, помимо предпринимателей, могут стать центрами кристаллизации среднего класса? Отвечая на этот вопрос, социолог из Финляндии М. Кивинен отмечал, что многие русские исследователи связывают проблему среднего класса в первую очередь с собственностью. Но по опыту Запада сегодня средний класс – это, прежде всего, наиболее привилегированная группа наемных работников. Ресурсы власти нового среднего класса связаны не с собственностью, а с профессиональными навыками и стратегиями.

      Однако в России в советское время использование ресурсов власти, представляемых профессионализацией, было ограничено. Здесь никогда не было национального рынка по профессиональным сегментам. Профессии функционировали внутри основных бюрократических организаций. Многие профессии к тому же находились в зависимом отношении к доминирующей идеологии. Традиционный образ мышления и этос русской интеллигенции были далеки от профессионализма, от специализированного труда ("ремесла"). Поэтому в России, по Кивинену, становление среднего класса определяется перспективой формирования профессий как социального института, связанного с предпринимательством. Социальные интересы ядра новых групп среднего класса не находятся в противоречии с интересами капитала. Прежде всего, они стремятся сохранить значение умственного труда. Но в этом отношении их интерес согласуется с тенденцией капиталистического развития. [Кивинен 1994, c.134-142]

       Последствия политики по отношению к группам профессионалов общеизвестны: именно здесь мы понесли наибольшие потери, связанные с эмиграцией заграницу компетентных специалистов в самом продуктивном возрасте. По этому поводу нет систематических данных. Однако известно, что за 1990–1999 гг. страну покинули 80 % математиков и 50 % физиков мирового уровня. Это около 8 тыс. человек, чей отъезд критически опасен для отечественной науки. Предположительно в США в настоящее время работают около 1 млн. профессионалов, покинувших Россию. По оценке академика В.Е.Захарова (сентябрь 2003г.), в университетах США к началу 2000-х гг. 10-15% математиков и физиков - выходцы из России. Он говорит: «Мы сделали Западу огромный подарок. Реальная перспектива необратимых процессов: лет через 20,когда уйдет наше поколение, из России уйдет и наука».

Я лично присоединяюсь к точке зрения тех, кто рассматривает отъезд из страны специалистов в подобном масштабе как национальную катастрофу. Методика, принятая ООН, дает возможность измерить  упущенную  выгоду от эмиграции одного специалиста с высшим образованием, ученой степенью. Она оценивается в 300 тыс. долл. Очевидно, что потери страны измеряются десятками млрд. долл. Между тем, технологии поддержки профессионалов для уменьшения их эмиграции  и повышения доли в ВВП наукоемкой продукции успешно реализуются не только в странах с административными ограничениями на выезд, но и в таких небогатых демократических государствах как Индия. Располагает такими возможностями и Россия. Проблема именно в проводимой политике. Характерно, что в благополучном 2000 году затраты на науку составили лишь 2 % в государственном бюджете и были в 30 раз меньше, чем в  1990 г. Уже упоминавшийся В.Е.Захаров объясняет проводимую политику специфическими интересами бизнес-элиты, тем, что «утечка умов» для олигархического капитализма «не является проблемой. В сырьевой экономике проще приобрести взамен проданной нефти нужное оборудование, чем создавать что-то свое». [Вишневский, Зайончковская 1992a с. 18; Вишневский, Зайончковская 1992б, с. 13; Долгих, с. 11; Павлюткин; Ахиезер; Известия 2001д, Известия (4) 2003].

Итак, первая странность, явно заслуживающая быть отмеченной – полное несовпадение политики правящих кругов интересам общества в формировании среднего класса. Приведенные только что и выше, в параграфе «Становление нового постсоветского этапа этакратизма», примеры такого несовпадения явно носят системный характер. Они, на наш взгляд и есть ясное выражение природы общества некапиталистического, а по-прежнему этакратического типа. А эти общества в стратификационном измерении не содержат классов, в них нет и не может быть среднего класса.             

       Казалось бы, в России наличествуют все  профессиональные категории, которые образуют ядро среднего класса на Западе. Как представители среднего класса, помимо предпринимателей в промышленном секторе и сфере услуг, могли бы реализовать себя и вновь появившиеся лица свободных профессий, и высокооплачиваемые работники информационного сектора, системы частного образования, специалисты и консультанты в финансово-банковской сфере, фермеры, менеджеры,  работающие как на  частных, так и на государственных  предприятиях. Шанс пополнить средний класс могли бы иметь группы специалистов высшей и средней квалификации промышленности и науки, интеллектуалы, руководители высшего и среднего звена управления, преподаватели университетов и средних школ. Однако, следует учесть, что нет автоматизма между профессиональной принадлежностью и классовой идентификацией. Большая часть перечисленных представителей образованной части общества принадлежала в сравнительно недавнем прошлом к размытой межслоевой группе - интеллигенции. Им находятся в  весьма болезненном процессе вхождения в состав профессионалов (professionals). Но это еще не сам средний класс. Это лишь «материал» для среднего класса. И не во всяких конкретно-исторических обстоятельствах современные профессионалы в сфере социальных отношений реализуют себя как средний класс.

        Необходимо помнить, что социальная группа, слой это не только характер экономической деятельности. Как отметил порядочное число лет назад В.И. Уемов, (чьи слова, к сожалению, не устарели) " они (профессионалы в России – О.Ш.) почти всегда взаимоизолированы и не образуют общность, обладающую собственной идентичностью. Центры кристаллизации среднего класса рассеяны в общественном пространстве и весьма слабо просматриваются на фоне социально и политически активных номенклатурных, корпоративных и мафиозных структур. Среднего класса как такового в России нет, но есть огромная проблема: некому исполнить важнейшую для обеспечения прогрессивного развития функцию социального стабилизатора, смягчающего силовые действия классов-оппонентов, препятствующего лобовым столкновениям их политических представителей". [Умов 1993, c.29]

      Для формирования в социальной структуре общества среднего класса (помимо характера экономической активности) необходимы:

- складывание определенных стереотипов поведения, установок, системы ценностей;

- самоидентификация, самоорганизация как общности;

- обеспечение определенного качества (не уровня, а именно качества) жизни (медицинское обслуживание и охрана здоровья, рациональное питание, добротное и перспективное образование детей и т.д.); 

- капитал или интеллектуальный ресурс, позволяющие обеспечивать относительную  устойчивость в социальном статусе, экономическую и  гражданскую независимость.

     Возникает вопрос, соответствуют ли всем этим критериям выдвигаемые частью исследователями, а по большей части пропагандистами властвующей элиты претенденты на статус представителей среднего класса России? Классы не лопаются как мыльные пузыри в периоды экономических встрясок, наподобие дефолта 1998г., и не возникают от появления какого-то процента покупателей с непустыми бумажниками, без учета того, за счет какой деятельности потолстели оные бумажники. Очевидно, такой иллюзорный средний класс сочиняют для оправдания своих неудач или для сокрытия подлинной направленности своей деятельности политические деятели, творцы реальной социальной политики. Ни уровень жизни, ни самоидентификация не являются лакмусовыми бумажками принадлежности к среднему классу.

         Конечно, можно рассуждать и о специфичности среднего класса России; о том, что не все основные признаки среднего класса западных стран применимы к нашему собственному новообразованному классу, то ли по его молодости, то ли по его национальной специфике. Но здесь перед нами дилемма: следует ли к различным по сущности объектам  анализа применять одно и то же понятие, но с оговорками о несовпадении (о неполном совпадении) сущностей, либо для каждого из объектов применить адекватные понятия, позволяющие их различать? Если верен обосновывавшийся выше основной тезис автора этих строк относительно природы современного российского общества как позднеэтакратического, то очевидна и сомнительность предположений о наличии в его составе среднего класса.

Эти сомнения в существовании российского среднего класса требовалось проверить на надежном эмпирическом материале. Ведь очевидно, что любая логически обоснованная позиция в столь актуальном вопросе может быть столь же обоснованно опровергнута путем не менее логически корректного оппонирующего построения. Тем самым первая проблема,  которая должна была быть решена, это  нахождение надежного и адекватного источника информации относительно социальной дифференциации российского общества в целом и наличия в его составе тех или иных социальных групп.

Выбор такого источника информации предполагает принятие определенной позиции относительно критериев социальной дифференциации.  Те российские авторы, которые занимаются, прежде всего, субъективным статусом, придают решающее значение активности социального субъекта – индивида, который преследует свои цели, используя все имеющиеся в наличии ресурсы. В этом подходе наиболее значимыми для занятия определенного статуса признаются ресурсы, имеющиеся в распоряжении индивида, действующего субъекта, актора. При этом нередко ключевыми признаются личностные, социально-психологические качества индивида. Фактуальной базой при таком подходе могут служить и опросы общественного мнения. Но я придерживаюсь более традиционной позиции, согласно которой индивиды рассматриваются либо как элементы социальной системы (структуры), чьи действия в решающей степени  детерминированы их местом в системе социоэкономических отношений, либо как элементы культурной системы, в рамках которой они действуют под влиянием норм и правил, сложившихся в данной культуре (например, в «культуре бедности» или в «культуре среднего класса»). Индивидуальное действие выступает результатом социальных переменных, а не личностных качеств.

      В ноябре-декабре 2002 г. прошел представительный общероссийский опрос по проблемам социальной стратификации и социального воспроизводства. Объем выборочной совокупности после коррекции первоначальной выборки в 2500 респондентов составил 2414 человек,  была определены представительность регионов и  многоступенчатость выборки.  [Методические вопросы исследования изложены в: Шкаратан 2003] Опрос был в значительной части специализирован на достаточно глубоком изучении тех профессиональных групп экономически активного населения страны, которые по таким показателям как характер занятий, характер жизнедеятельности в целом образуют если не средний класс, то средние слои, представляющие потенциальных кандидатов в  средний класс. Если траектория развития страны пойдет в направлении формирования капитализма, гражданского общества и демократии.

           Мы верифицировали названные выше характеристики среднего класса, основываясь на базе данных 2002 года. И попытались определить, какая доля респондентов обладает всей совокупностью этих свойств. В общем виде полученные результаты можно свести к следующей таблице:

                                                                                                                        Таблица1

Интегральная оценка предполагаемой доли представителей среднего класса в составе экономически активного населения России на ноябрь 2002г.

Таблица составлена М.А.Авиловой при подготовке магистерской диссертации на тему  «Критерии выделения среднего класса в российском обществе» (научный руководитель – О.И.Шкаратан/ 2003г.). 

Таблица подтверждает наше предположение, что в условиях позднеэтакратического общества, т.е. в современной России, среднего класса как несущей опорной конструкции общества нет и быть не может. Наблюдаемое рассогласование статусов демонстрирует это вполне отчетливо. Всего 2,1% обладателей синдрома характеристик среднего класса в полученных нами и легко контролируемых расчетах.

        Ключевая проблема социальной ситуации постсоветской России состоит в том, что ее будущее, перспективы развития зависят от успешного формирования среднего класса. Именно эта часть общества может быть опорным каркасом эффективной постиндустриальной экономики, гражданского общества и правового государства. Однако в реальной жизни современной России социальные группы (слои) населения, которые на перспективу могли бы составить элементы среднего класса, оказались в сложном положении.

        Обществу органически присуще противоречие интересов социальных групп. Слабые группы добиваются бюджетных трансфертов, рассматривая их получение как свое естественное социальное право. Основные продуктивные группы  современного общества, складывающиеся или уже сложившиеся как средний класс, добиваются реализации социальных программ универсального характера, которые гарантируют им социальные права на самосохранение в статусе и своем воспроизводстве.

    Россия постреформенная оказалась перед лицом чрезвычайно сложной проблемы. Защищать нужно и малоимущих, и в не меньшей степени тех, кто относится к средним слоям (профессионалов, предпринимателей и пр.). В течение всего постсоветского периода социальная политика, воплощавшая реальные интересы правящих групп, по крайней мере, не препятствовала (а, возможно, и содействовала) торможению создания среднего класса в его предпринимательской части и деквалификации профессионалов - второй значимой составляющей этого класса. Эти средние слои ущемлены в своих социально-экономических правах. Не случайно, что их доля, численность и общественное значение не соответствуют  показателям, выработанным опытом развитых стран мира. Начиная с 2000-го года, в государственной политике стала устойчивой тенденция возвращения к советской традиции тесного взаимодействия элиты со слабыми социальными группами в ущерб социальным интересам средних слоев.

        Для России эта концентрация приоритетов государственной политики  на защите социальных прав “исключенных из общества” особенно опасна, поскольку это грозит разрушительными последствиями и без того еще неокрепшим средним слоям. К этому следует добавить неотрефлексированность властями реальной социальной ситуации из-за отсутствия механизмов обратной связи. Это обусловлено тем, что в России и ныне, и на ближайшую перспективу невозможны широкие социальные движения, адекватно выражающие интересы массовых социальных групп. Поэтому особое значение приобретает аналитическая деятельность по выявлению реальных социальных проблем.

Итак, можно признать декларативными заявления идеологов постсоветского руководства, что значимым направлением расходования властных и финансовых ресурсов должно было стать и стало содействие становлению и развитию среднего класса. Фактов, подтверждающих активность властей по этому направлению, нет. Не на эту цель тратились национальные ресурсы.

В результате направленность трансформационных процессов в России привела к устойчивому воспроизведению нормативно нежелательных (и даже запрещенных) типов поведения представителей средних слоев как единственно возможного способа адаптации к нормативной структуре общества, в которой отсутствуют механизмы защиты их социальных прав. Основной метод адаптации состоит в массовом отклоняющемся поведении, приводящем к деструктивному характеру воспроизводства этих социальных слоев.

Сопоставление хода и результатов процессов формирования среднего класса, включая его предпринимательскую составляющую, в России и странах Центральной и Восточной Европы весьма красноречиво и свидетельствует явно не в пользу нашего отечественного опыта.

В порядке гипотезы можно высказать предположение, что в течение первого постсоветского десятилетия социальная политика не способствовала созданию среднего класса в его предпринимательской части и не препятствовала деквалификации профессионалов – второй значимой составляющей этого класса.