К классикам российской элитологии
К классикам российской элитологии относится М.Я.Острогорский – юрист, политолог, член Первой Государственной Думы. Его фундаментальный труд «Демократия и политические партии» был издан на французском языке в 1898 г, на русском – в 1903 г., затем в 1927 (1 том) и в 1930 г.(2-й том) – то есть на 13 лет раньше, чем книга на эту же тему Р.Михельса «К социологии политических партий в современной демократии», изданной в Лейпциге в 1911 г. А именно за эту книгу Михельс считается одним из основоположников современной элитологии (наряду с Г.Моской и В.Парето) и, как утверждается во многих американских и западноевропейских учебниках по политологии и социологии, является основоположником социологии политических партий. В действительности эта честь принадлежит М.Острогорскому. В своей книге Михельс формулирует «железный закон олигархических тенденций»:демократия, чтобы сохранить себя, вынуждена создавать организацию, а это связано с созданием в ней активного лидирующего звена – элиты, и демократическая организация неизбежно превращается в олигархическую. Острогорский гораздо корректнее решает эту проблему, показывает борьбу олигархических и демократических тенденций в политических организациях и отсутствие фатальной предопределенности олигархичности в политической процессе. Анализируя развитие политических партий в Англии и США, Острогорский показывает нарастающий в них процесс централизации и бюрократизации, анализирует кокусы – органы, контролирующие избирательную кампанию партии, и постепенно захватывающие власть в партии, которая сосредотачивается в руках партийною бюрократии, партийной элиты. Но нельзя принимать это за «явление естественного порядка, за неизбежное зло», есть возможность альтернативного развития политических структур, если опираться на народную инициативу, пропорциональное представительство, референдумы и т.д., стимулируя демократические тенденции. «...демократия, следовательно, нуждается в вождях, но... лишь при условии,... что существует естественный отбор руководящей группы. Как создать более благоприятные условия для развития этого отборного элемента в общественной жизни? В этом заключается одна из основных проблем демократии».[272] Помимо олигархической тенденции в политических партиях и организациях, Остогорский допускает и обосновывает возможность альтернативного развития политических систем с помощью таких механизмов,«как, например, пропорциональное представительство, референдум, народная инициатива...это изменение может произойти лишь после довольно долгой эволюции, так как оно обязательно предполагает демократию, в которой политическое образование будет стоять выше, чем сейчас»[273]
Видный российский социолог и историк М.М.Ковалевский считал, что в отличие от аристократической Западной Европы российская политическая система была изначально более демократичной. «В самом начале русской истории, до появления князей в Киева, Новгороде ...власть была в руках городского веча; вече – народное собрание. Изначала, как говорит летописец, новгородцы и смоляне, и киевляне, и полочане, и все области сходятся на вече как на думу....Всего шире развернулась власть веча в Новгороде»[274]. И позже возникало народное самоуправление, например, в ХУ1 веке на Дону, и эти традиции борьбы против самовластия верхов никогда не умирали.
Одновременно в первые десятилетия ХХ века в России развивались и элитарные концепции. Наиболее ярким представителем этого направления был один из крупнейших российских философов Н.А.Бердяев, которого по праву можно считать классиком российской элитологии, ее аристократического варианта. Пожалуй, наиболее полно его концепция выражена в книге «Философия неравенства», на которую мы будем ссылаться. Но при этом нам придется сделать оговорку. В своих последних работах он пересмотрел ряд положений этой книги, перейдя на позиции персонализма, которые он называет персонализмом социалистическим. Он пишет: «Я вернулся к той правде, которую исповедывал в юности ...Я называю это социалистическим персонализмом, который радикально отличается от преобладающей метафизике социализма, основанного на примате общества над личностью. Персоналистический социализм исходит из примата личности над обществом». Но бердяевский персонализм, несомненно, элитарный персонализм, ориентированный на элитизацию личности. Причем он почти не обращается к термину «элита», предпочитая ему старый термин «аристократия», считая его более адекватным.
«Аристократия сотворена Богом и от Бога получила свои качества. Свержение исторической аристократии ведет к установлению другой аристократии... всякое желание выйти в аристократию, возвыситься до аристократии из положения низшего по существу не аристократично. Возможен лишь природный, прирожденный аристократизм... Истинная аристократия может служить другим, служить человеку и миру, потому что она не занята самовозвышением, она изначально стоит достаточно высоко. Она – жертвенна. В этом вечная ценность аристократического начала...Права аристократии – права прирожденные, а не благоприобретенные...Возможна и оправдана лишь аристократия Божьей милостью, аристократия по духовному происхождению, по связи с прошлым. То, что представляется нам несправедливым и возмущающим в положении аристократа, это и есть оправдание его существования в мире, привилегия по происхождению, не по личным заслугам, не по личному труду и не по личному достижению. И это должно быть в мире. Гений и талант принадлежат к духовной аристократии потому, что гений и талант – даровые, не заслуженные, не заработанные. Гений и талант получены по рождению, по духовному происхождению, по духовному наследованию. Духовная аристократия имеет ту же природу, что и аристократия социальная, историческая, это всегда привилегированная раса, получившая даром свои преимущества»[275]. Бердяев признает, что в аристократизме есть «божественная несправедливость, божественная прихоть и произвол... Бездарное, плебейско-пролетарское требование уравнительной справедливости и воздаяние каждому по количеству труда есть посягательство на цветение жизни, на божественную избыточность... Но в несправедливой божественной избыточности может быть скрыт высший смысл мировой истории, цвет ее. Аристократия в истории может падать и вырождаться...Она имеет уклон к образованию касты. Она начинает противополагать себя народу. Она изменяет своему назначению и вместо служения требует привилегии. Но аристократизм не есть право, аристократизм есть обязанность. Аристократия по своей идее – жертвенна. Но она может изменять своей идее. Тогда она слишком цепляется за свои внешние преимущества и падает»[276]. Бердяев считает, что «демократию нельзя даже противополагать демократии. Это понятия несоизмеримые, совершенно разнокачественные. И представительная демократия может ставить соей целью подбор лучших и установление царства истинной аристократии»[277].
В своих работах Бердяев развивает идеи богочеловечества – обобщая богатое наследие – от гениев патристики до В.Соловьева. Поскольку Бог сотворил человека по своему образу и подобию, поскольку Бог – это Бог–творец, творчество – качество, приближающее человека к божественному. Развитие творческой сущности – элитизация личности (а личность в потенции – это творческая личность) – это и есть приближение к божественному. В персоналистской иерархизации Бердяева самый высокий уровень – творческая личность, ее высшее проявление – гениальность, которая включает в себя творческий экстаз, это – путь к святости.
Близких взглядов на элиту придерживался другой видный философ – персоналист – Н.О.Лосский. Он развивал концепцию «иерархического персонализма», который «есть учение о монархическом строении вселенной. Однако этот онтологический монархизм совсем не похож на политический монархический строй человеческого общества. Во всяком органическом целом высшее начало, подчиняющее и объединяющее свои элементы, стоит онтологически на высшей ступени бытия, чем его элементы...»[278]. Возвышение, элитизация личности – это «правильный путь к Царству Божьему». Государство сильно, когда в элиту осуществляется отбор лиц, наиболее одаренных; косная, своекорыстная элита неизбежно будет свергнута.
Проблемам элитологии большое внимание уделял великий российский социолог П.А.Сорокин. Вынужденный эмигрировать из России (большевики не простили бы ему то, что он был секретарем А.Керенского), он возглавил социологический факультет Гарвардского университета. Сорокин – один из родоначальников и классик теорий социальной стратификации и социальной мобильности. Особенно интересовала его восходящая мобильность в элиту. Монополия власти в руках узкого привилегированного слоя препятствует восходящей мобильности, делает общество «закрытым», загнивающим, препятствует наиболее талантливым выходцам из «низших» социальных страт – т.е. из народа, что губительно для общества.
В России первоначально, оттеснив боярство, дворянство успешно выполняло управленческо-административные функции. Но с конца ХУ111 века начался процесс вырождения дворянской элиты, которая подчас игнорировала государственную службу, превращаясь в социального паразита, транжирившего средства, накопленные их предками. Интересна его теория «головастиков» – талантливых выходцев из низших слоев общества, потенциальной элиты, которые своим интеллектом и способностями превосходят дворянскую правящую элиту, остающуюся еще у власти, мешая «головастикам» войти в элиту, превращая ее в контр-элиту. Социальный баланс в обществе нарушается. «Когда аристократия сильна и талантлива, то никакие искусственные барьеры ей не нужны для защиты ее от посягательства со стороны «выскочек». Но когда она бесталанна, то в искусственных препонах ощущается такая же острая необходимость, как костыль инвалиду, что, собственно, и происходит в истории. В периоды застоя в дореволюционные эпохи вырожденцы правящего класса прибегают исключительно к искусственным средствам для предотвращения процесса проникновения в их среду «головастиков» из низов и для монополизации всех высоких общественных позиций. Нечто подобное произошло в Древнем Риме, когда в середине 11 века до н.э. был принят закон о закрытии всех высших постов в стране для инородцев»[279].
Сорокин открыто говорит об исторической вине предреволюционной русской политической элиты, которую заботили не столько интересы страны, сколько собственные хищнические аппетиты. «Вот почему не следует удивляться приговору истории, вынесенному русской аристократии и пределу, который был положен этому наросту на теле России. Гибель русской аристократии произошла без всякого героизма. Нечто подобное можно наблюдать и на примере других революций. Все это подтверждает нашу догадку относительно второй причины революций – вырождение элиты общества».[280] Накануне революции дворянская элита у*** тормозила продвижение талантов из простонародья, аккумулировала бездарных политиков. Отсюда – неизбежность революции. И когда она происходит – «все барьеры на пути свободной циркуляции разрешаются одним ударом. Безжалостная революционная метла начитает выметать социальный мусор, не задумываясь при этом, кто виноват, а кто нет. В мгновение ока «привилегированные» оказываются сброшенными с высот социальной пирамиды, а низы выходят из «социальных подвалов. В «сите» селекции образуется огромная щель,сквозь которую могут проникнуть все индивиды безо всякой дискриминации. Но во второй стадии революция устраняет свои же собственные ошибки, воздвигая новое «сито»[281]. Итак, когда «головастиков» больше у основания социальной пирамиды, чем на ее вершине, социальный баланс нарушается, и они раньше или позже станут новой элитой. Все это не исключает того, что дворянская элита выполнила важные социальные функции, особенно культурные, и страшные репрессии по отношению к ней было трагедией для России.
Более 20 лет провел в эмиграции и выдающийся русский философ И.А. Ильин. Он считал, что демократия хороша лишь тогда и постольку, поскольку она рождает аристократию, подлинную элиту, отбирая в ряды верховной власти лиц, наиболее одаренных для государственной деятельности. Творческая изобретательность человека и общества может найти много новых путей для усовершенствования техники этого отбора, например путем организации профессиональных и т.п. форм представительства. Возможно, что этот отбор будет где-либо производиться не в формах демократической избирательной борьбы, а на основании объективных, точно установленных признаках, например, на основании услуг, оказанных обществу и свидетельствующих о нравственной и умственной способности к государственной деятельности. Во всяком случае, однако, очевидно, что такая аристократия духа не будет возвратом к абсолютной монархии, а будет движением вперед.
Много размышлял о проблемах элиты русский философ и историк Г.П Федотов, эмигрировавший в 20-е годы во Францию, затем в США. Он писал: «Создание элиты в России дело не столь безнадежное...Прежде всего, в како-то мере она существует. В России работают ученые с мировым именем», что говорит о неистребимости старой интеллигенции. «Элита и ее ядро существует. Она рассеяна, придавлена, измучена, лишена корпоративного сознания... старая русская интеллигенция была орденской...Была исполнена сознанием своей миссии и своей выделенности из толпы. Выделенности не для привилегий, а для страданий и борьбы...»[282]. Многие положения Г.Федотова остро полемичны, например, его постановка вопроса о соотношение элиты и интеллигенции.«Создание элиты, или духовной аристократии, есть задача, прямо противоположная той, которую ставила русская интеллигенция...Она поставила целью разрушить стену, отделяющую культурный слой, главным образом дворянский, от народа...любой ценой, хотя бы уничтожением самого культурного слоя, ради просвещения народа. Опуститься самим, чтобы дать подняться народу – в этом смысл интеллигентского «кенозиса» или народничества. Существование образованной элиты в безграмотной стране считалось аномалией»[283].
Еще раз отметим, в заключение, что нынешний взлет элитологических исследований в России в последние полтора десятилетия (а за этот период опубликовано более тридцати монографий, около тысячи научных статей по проблемам федеральных и региональных элит) объясняется не только социальными потребностями, но и тем, что они могли опереться на многовековую элитологическую российскую традицию.