История социологии: учебник

На состоянии социологии не мог не сказаться общий дух периода "застоя". Науке с большим трудом приходилось преодолевать сопротивление командно-административной системы. Партийно-бюрократическому аппарату социология если и была нужна, то только лишь как инструмент апологетики его деятельности. Поэтому со стороны аппарата постоянно чинились препятствия талантливым ученым, выводы ряда интересных исследований не публиковались вследствие остроты анализируемых проблем. Некоторые социологи подвергались гонениям, отдельные ученые вынуждены были уехать за границу. Командно-административный стиль деятельности партийно-государственной машины и подавляющего большинства ее представителей не миновал и социологию. Если в период "застоя" она как-то и развивалась (далее будут показаны ее реальные достижения), то происходило это не благодаря партийной "заботе" о прогрессе науки, а вопреки ей. Таким образом, имеет смысл говорить о противоречивом характере состояния социологической науки в период застоя.

Ситуация в отечественной социологии 1970—1980-х гг. определялась рядом особенностей. Во-первых, резко усилилось социологическое мифотворчество, которое, по существу, носило заказной характер. Оно было направлено на апологетику тех сторон жизнедеятельности общества, которые в реальности отсутствовали: усиление социальной однородности общества, сближение классов и социальных групп, образование новой исторической и социальной общности — "советский народ", гармонизация национальных отношений, движение за коммунистический труд, единодушное одобрение партийных решений и т.д. Будучи изобретенными не социологами, а представителями таких общественных наук, как философия и особенно научный коммунизм, эти мифы должны были получить социологическое обоснование, причем с помощью конкретных исследований. Таким был социальный заказ партийно-государственного аппарата, и социология "отрабатывала" оказанное ей доверие.

Социологические исследования были призваны идеологически обеспечить правдивость мифа о стабильности и процветании советской системы и общества развитого социализма, тогда как на самом деле уже давно начались их застой, стагнация и даже гниение. Об этом свидетельствовало много обстоятельств, которые социологам были хорошо видны: развитие теневой экономики, коррумпированность чиновничьего партийно-государственного аппарата, растущая криминализация общества, резкое падение стимулов к труду в условиях всеобщей уравниловки, имитация деятельности и активности вместо реальной деятельности и активности и т.д.

Во-вторых, несмотря на растущее стремление социологии и социологов доказать свою полезность и необходимость для общества и его конкретных структур, снижается уровень востребованности как теоретической, так и эмпирической (в том числе и прикладной) социологии. Оптимальным становится использование отдельных данных социологических исследований в докладах и отчетах власть предержащих для иллюстрации каких-либо положений, чаще всего позитивно характеризующих общественное развитие в условиях социализма.

В-третьих, многочисленные попытки доказать необходимость профессиональной и образовательной институционализации социологической науки за счет введения должностей социолога на предприятиях и в учреждениях и открытия профессионального социологического образования постоянно наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны людей, противодействовавших признанию самостоятельности социологической науки. Ибо эти стороны дела, ее самостоятельность, профессиональное социологическое образование и официальное признание профессии социолога, т.е. то, что в совокупности составляет костяк институционализации, — тесно связаны между собой, и допустить одно означало бы так или иначе допустить другое. Было гораздо спокойнее оставить за социологией лишь проведение конкретных исследований.

Однако в таком случае препятствием для признания самостоятельности социологии становился низкий уровень социологической науки и практики, ощущавшийся все сильнее и сильнее. Другими словами, социология оказывалась в роли "голого короля", у которого не было достойной свиты, его "играющей". "Свита", строго говоря, существовала в виде множества социологов-дилетантов, не получивших необходимого профессионального образования. "Свита" была не той, которая должна быть у настоящего "короля".

В-четвертых, в 1970—1980-х гг. определенным образом снизилась (в сравнении с периодом 1960-х гг.) научная и социальная активность многих ведущих социологов страны (что, впрочем, никак не сказалось на их высоком статусе), которые в условиях ужесточения политико-идеологических тисков вынуждены были зачастую работать "в стол", ожидая наступления иных, лучших времен. Этому в значительной степени способствовала обстановка в ИСИ.

Ее никак нельзя было назвать творческой — ни в 1970-е, ни в 1980-е годы, несмотря на смену трех директоров института (М.Н. Руткевича, Т.В. Рябушкина, В.Н. Иванова). Проводя предельно жесткими методами политику партийно-идеологического аппарата (что привело к дальнейшему увольнению ряда сотрудников), Руткевич сам вступил в конфликт организационного характера с людьми, возглавлявшими АН СССР (прежде всего с академиком П.Н. Федосеевым), и был отстранен от руководства институтом в 1976 г.

Однако коренного изменения ситуации в лучшую сторону, создания атмосферы творчества в ИСИ не произошло. Идеологическая линия ЦК КПСС проводилась последовательно и неуклонно. В итоге все это привело к сокращению количества эмпирических исследований и снижению их качества, сохранению обстановки запуганности и профессиональной деморализации.

В-пятых, сузились возможности теоретической конфронтации социологии с философскими и научно-коммунистическими теориями, основанными на материалистическом понимании истории и признании решающей роли материального производства и экономических отношений в развитии общества. Несмотря на то что были предприняты попытки теоретического сочетания структурного, деятельностного и гуманистического аспектов в трактовке общества (а это позволило больше, чем раньше, учитывать роль субъекта социального творчества), принципиально ситуация не изменилась. Сохранилась логика философского, точнее говоря, историко-материалистического подхода, исходным пунктом которого оставался анализ способа производства, на который наслаивалась характеристика всех остальных сфер жизни общества — социальной, политической, духовной, бытовой и т.д. Социологии в этой аналитической ситуации по-прежнему отводилась роль источника лишь эмпирического либо прикладного знания.

В-шестых, отношение к зарубежной социологии по-прежнему определялось официальными партийными установками на продолжение и усиление идеологической борьбы є ней. Последняя была направлена в значительной степени против использования достижений мировой теоретической социологии, которые, по существу, игнорировались и замалчивались. В то время как мировая социология переходила на новую модель теоретического анализа, связанного с разработкой ряда парадигм и исследований тех или иных проблем в рамках каждой из них, представители отечественной социологии не использовали даже этого понятия. Парадигмальный подход как таковой появился в отечественной социологии значительно позже, в 1990-х гг.