1.2.Системы цивилизаций и модели экономического развития

Здесь необходимо остановиться на проблеме, отношение к которой во многом и предопределило неоправданно высокую цену проводимых реформ. Является ли этнокультурная специфика фактором экономического развития? Этот вопрос скрытно присутствовал во всех дискуссиях, шедших с конца 1980-х гг. относительно путей развития страны. Среди сторонников либерального выбора преобладала убежденность в том, что никакая национальная специфика, никакие цивилизационные характеристики не имеют никакого значения при определении экономической стратегии. В то же время сторонники учета цивилизационного своеобразия оказались в основном сосредоточены в рядах оппонентов рыночных реформ, сторонников сохранения провалившейся плановой экономики. В реальной политике экономических преобразований в стране восторжествовал дух чистейшего универсализма. Внерыночные институциональные факторы экономического роста игнорировались. Были отброшены результаты исследований по сравнительной социологии цивилизаций, сравнительному менеджменту, современной институциональной экономической теории. Хотя печальный опыт 1990-х гг., казалось бы, является убедительным свидетельством правоты сторонников рационального сочетания универсализма и партикуляризма, обсуждения этой болезненной проблемы не завершены и поныне.

Для примера приведем высказывания участников дискуссии 2000—2001 гг. «Экономика — язык — культура» на страницах журнала «Общественные науки и современность». Так, А.В. Кива пишет: «О чем говорит мировой опыт? Архетипы народа, национальная культура, характер религии и т. д. на деле не играют принципиально важной роли в экономическом прогрессе страны. Об этом свидетельствует потрясающий прогресс стран, сильно отличающихся между собой по этим характеристикам, таких, например, как США, Германия, Япония, Китай, «новые индустриальные страны» и др. Даже ислам, в догматах которого действительно есть немало того, что, казалось бы, должно стоять на пути развития бизнеса, не помешал быстрому экономическому прогрессу целого ряда исламских стран».

Казалось бы, уважаемый профессор — чистейший универсалист. Однако чуть дальше в той же статье он отмечает: «При этом, скажем, в Японии совсем по-иному, нежели в США, решались проблемы экономического развития. Там делалась ставка на коллективизм, солидарность, патриотизм, на достижение консенсуса по жизненно важным для нации вопросам, в то время как в США — на индивидуализм, на решение любых вопросов в парадигме “большинство — меньшинство”. Иначе говоря, добиваются завидных успехов в своем развитии страны с традициями как индивидуализма, так и коллективизма». Другими словами, хотел того автор или нет, он в очередной раз подтвердил, что на общем для всего человечества пути к современной высокоразвитой экономике, среди инструментов по достижению цели важное значение имеет органичное использование специфических традиций труда и управления[Кива 2001, с. 46].

Инициатор дискуссии на страницах журнала «Общественные науки и современность» В.А. Найшуль, напротив, стремится найти опору рыночным и демократическим преобразованиям в глубинных пластах отечественной культуры. Он считает: «Среди уроков последнего десятилетия, по-моему, один из важнейших заключается в том, что между экономическими достижениями страны и ее культурой существует явственная взаимосвязь. Вообще-то экономисты-культурологи проблемами этой взаимосвязи занимаются давно, но как раз сейчас появилось много новых данных, иллюстрирующих процессы взаимовлияния культуры и экономики, позволяющих по-новому взглянуть на них». В этой связи Найшуль приводит следующий пример: «На рубеже 1980-х и 1990-х годов в целом ряде государств началось постсоциалистическое реформирование, и сегодня мы видим, что есть большие различия в этом процессе в западно- и восточно-христианских странах. Если западнохристианские общества (причем как протестантские, так и католические) более или менее успешно преобразуют свою экономику, то общества восточнохристианские оказались в положении неудачников, и это наблюдение отнюдь не замыкается границами СНГ. Вспомним и Болгарию, и Румынию, и то, что далеко не в лучшем виде находится экономика Греции — единственной православной страны ЕЭС. Уже один этот факт заставляет задуматься над вопросами взаимосвязи экономики и культуры» [Материалы 2000, с. 35]. Чтобы не возникло никаких недоразумений, напомним, что автор этих суждений — один из инициаторов рыночно-буржуазных преобразований в России, был и остается сторонником этого направления национального развития. Он убежден: «По-моему, русская культура рождена для рыночного устройства» [Материалы 2000, с. 46].

Этот спор не случаен. Науки об обществе по своему происхождению и содержанию носят европоцентристский характер. Доминирующие в мировой экономической и социологической науках теории и категориальный аппарат могут быть однозначно поняты и интерпретированы только применительно к обществам, строящимся на частной собственности, гражданских отношениях и индивидуализме. Но они неадекватно отражают реалии обществ, обладающих другими институциональными структурами, другими культурами, другими социально-экономическими отношениями. Это относится, прежде всего, к марксизму с его теорией сменяющихся социально-экономических формаций — от рабовладения вплоть до «рая на Земле», теоретической утопии — коммунизма. Об «отклонениях» К. Маркса с его размышлениями об азиатском способе производства — разговор особый, однако типичным для марксистского миропонимания была идея унитаризма, линейного развития человечества с различием народов и стран лишь по уровням развития.

Ничем в этом отношении не отличается и либерализм. Он также признает безальтернативность пути развития — от традиционного общества — к частнособственническому, буржуазному, или (по Ф. Фукуяме) — от родоплеменного к рабовладельческому, от последнего — к теократическому, и, наконец, — к венцу исторического пути человечества — к демократически-эгалитарному. При этом страны и народы оцениваются как находящиеся в разных «эшелонах» (на разных ступенях) движения к единому идеалу — универсальной западной демократии и либеральному капитализму.

Представляется, что как марксистский, так и либеральный унитаризм с их безальтернативностью эволюции человечества далеко не бесспорны. Не прошло и десяти лет после публикации знаменитой статьи — манифеста торжествующего либерализма — «Конец истории?» Ф. Фукуямы, как жизненные реалии поставили под сомнение справедливость идеи полной победы западной демократии [Фукуяма 1990, с.134—148; Fukuyama 1992: Fukuyama 1996]. Суть проблемы сводится к раскрытию взаимосвязи сущностных черт социально-экономической систем с системообразующими элементами цивилизаций разного типа (системы институтов, ценностные системы). И здесь нельзя не вспомнить все чаще подтверждающийся прогноз профессора Самюэля Хантингтона о неизбежном столкновении все более сплачивающихся цивилизаций [Huntington 1993; Хантингтон 2003]*.

Либеральный унитаризм в той его версии, которая проповедуется американской властно-олигархической элитой, предполагает мир как систему цивилизационной иерархии, где США выступают в роли управляющего субъекта, а основная часть народов как объект управления и вечная периферия мир-системы.

В этой связи и встает вопрос о характере мирового развития, соотносимом нами с судьбами России, перспективами ее собственного завтра. Не первый раз в истории России правящие группы ставят общенациональной целью «догоняющее развитие» страны. При этом не имеет значения: берется ли за образец Германия, США или Португалия. Важен принцип, при котором страны мира делятся на «эшелоны» как ушедшие вперед, так и следующие в фарватере, стремясь догнать находящихся впереди. Правда, «догнать» у подавляющего большинства так и не получается. Но главное даже не в этом. Идея «догнать» в этом случае предполагает однолинейность исторического развития всего человечества, единство критериев успешности жизнедеятельности национально-государственных организмов.

Однако идее «однолинейности», по крайней мере, со времен Н. Данилевского, противостоит идея «рядоположенности» цивилизаций, обладающих как универсальными, так и специфическими целями и критериями успешности воспроизводства своей жизнедеятельности (не всегда выраженного в развитии). Признание параллельного развития стран разной цивилизационной принадлежности не означает отрицания универсальности технологий жизни в самом широком смысле этого понятия. Ценностные же системы, задающие саморазвитие социальным организмам, свойством универсальности не обладают. Эти идеи обсуждаются автором в ряде статей. [Шкаратан, Карачаровский 2002, Шкаратан 2002, Шкаратан 2003]

Экономист С.Валентей на основе анализа развития общества сформулировал теорию социальных альтернатив. [Валентей 1995] Позднее в совместной статье с Л.Нестеровым он писал о «столкновении двух принципиально различных систем цивилизационных ценностей, характерных для западной (гражданской) и традиционной (общинной) цивилизаций» как о «первом и главном вызове современности». Авторы цитируемой статьи пишут: «Да, в мире действительно происходят общецивилизационные трансформации. Однако, … далеко не факт, что их результатом окажется формирование единой цивилизации. Скорее, напротив, сегодня происходит усложнение системы общественных отношений. И в контексте данного усложнения каждый тип цивилизации попытается применить достижения науки и техники, исходя из собственных представлений о содержании реального и потенциального богатства, собственных критериев экономического роста, характерных для них экономических интересов и особенностей процесса воспроизводства». Авторы предлагают критериальный ряд, позволяющий четко различить общинную (в их терминологии) и западную цивилизации:

по системе ценностей – соответственно общинная и урбанизированная; по системе интересов – замкнуто-сословная, корпоративная и классово-индивидуальная; господствующая форма собственности – общинная, государственная и частная; форма общественного богатства – материальная и экономическая; характер общественных отношений – сословный и классовый; тип хозяйства – присваивающий и ориентированный на количественный рост; рынок – потребительский и совокупности непосредственных условий производства; тип государства – этнокультурный и национальный. [Валентей, Нестеров 2002, с.53-54]

В рамках институциональной теории была выдвинута гипотеза о различных институциональных матрицах, которые, видимо, могут быть рассмотрены как латентные механизмы функционирования и воспроизводства национально-государственных организмов, принадлежащих к разным цивилизациям. Институциональная матрица, по мнению С.Г.Кирдиной, - «это устойчивая, исторически сложившаяся система базовых институтов, регулирующих взаимосвязанное функционирование основных общественных сфер — экономической, политической и идеологической». [Кирдина 2000, с.24]. Сам автор данного подхода применила концепцию институциональной матрицы к выявлению сравнительных особенностей восточной и западной институциональных матриц, а если вернуться к доминирующему употреблению терминов, к выявлению системных различий между восточной и западной макроцивилизациями.. Главные различия, по ее мнению, в том, что в отличии от западной в восточной матрице господствуют нерыночные механизмы, институты унитарно-централизованного государственного устройства, приоритет коллективных, надличностных ценностей.[Кирдина 2000, с.26-29; Нуреев 2001]

Обычно сторонники линеарной концепции поддерживают проект либеральной модернизации России. На аргументы, подобные высказанным выше, они отвечают полным отрицанием влияния культурно-цивилизационной среды на характер и направленность экономического развития той или иной страны; сторонников же учета этих средовых факторов они обвиняют в антиреформаторских обскурантистских идеях. Так ли это на самом деле? Задумаемся, кто и что препятствует динамичному развитию России, почему с огромной быстротой возрастает наше отставание не только от стран G-7, но и от большинства стран Центральной и Восточной Европы?

Развитие национальной экономико-отраслевой структуры, инкорпорированной в глобальную экономику, предполагает учет и использование этнокультурных особенностей человеческих ресурсов, особенно их инновационного потенциала. По мнению авторитетных специалистов, в современной глобальной экономике новейшее международное разделение труда тесно взаимодействует с этнокультурным разнообразием организационных форм и экономического поведения, имеющих различное институционально-культурное происхождение.