Тип общества и характер социальных отношений в советской России

1.3.Конкуренция ценностных систем

Как извест­но, впервые вопрос о воздействии на экономику  системы ценностей был исследован Максом Вебером. Он вычленял в мировых религиях «коренящиеся в психологических и прагма­тических религиозных связях практические импульсы к действию» [Вебер 1994, с.43]. Вебер показал, что «важные для хозяйственной этики черты религий инте­ресуют нас с определенной точки зрения, а именно по их отношению к экономическому рационализму, причем, поскольку и это понятие не однозначно, экономическому рационализму, который стал господствовать на Западе с XVI и XVII вв. в качестве компонента укоренившейся там буржу­азной рационализации жизни» [Вебер 1994, с. 65—66; Вебер 1990]. Это явление М. Вебер и именовал «протестантской этикой» и оценил как один из факторов становления эффективной капиталистической экономики.

По его мнению, центральное для протестантского мировоззрения понятие «призвание» дает оценку рацио­нально поставленному капиталистическому предпринимательству как угодному богу делу. Идеал протестантизма — «кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель». Что касается рабочих, то «призвание» делает их приверженными идее «долга по отношению к труду», восприятию труда как самоцели, оцениванию «своего заработка с трезвым самообладанием и умеренностью» — и все это в надежде на загробное воздаяние [Вебер 1990, с. 73, 83]. И у работодателей, и у наемных работников ценности протес­тантской этики формируют мотив достижения (добиться наивысших результатов в своей деятельности), чувство самостоятельности и личной ответственности.

Как справедливо отметил М. Кастельс, классическое эссе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» и поныне остается методологическим краеугольным камнем осмысления сущности культурно-институциональных трансформаций, которые в истории возвещают новую парадигму любой экономической организации. Правда, веберовский анализ корней капиталистического развития впоследствии был поставлен под вопрос историками, которые справедливо указывали на альтернативные исторические формы, поддерживавшие капитализм столь же эффективно, как англосаксонская культура, хотя и в иных институциональных формах [Кастельс  2000, с. 194].

      Наиболее эффективными для современных обществ оказались системы ценностей, связанные не только с протестантской, но и с буддистско-синтоистской и конфуцианской этиками, т. е. со специфическим отношением к труду как к обязанности, долгу и призванию человека. Добавим к сказанному, что работы социологов, социальных психологов, специалистов по менеджменту показывают, что и в обществах с иной культурной традицией возможно це­ленаправленное формирование соответствующих ценностно-мотивационных структур [McClelland, Winter 1960; Shaiken , Herzenberg1987; Рих 1996; Коваль 1993; Коваль (1) 1994; Коваль(2) 1994; Льюис 1999; Колесникова, Перекрестов 2000].

Японские теоретики утверждают, что основное противостояние в современной мировой экономике является результатом дуализма христианского и конфуцианского капитализма. Этот подход обычно отсутствует у западных ученых и аналитиков, которые, как мы видели, основное внимание сосредотачивают на различиях внутри атлантического культурного ареала. Представители аналитиков Азии считают, что причинами различных традиций капитализма являются в конечном счете различия в культурно-религиозных традициях. Согласно их позиции, восточноазиатский капитализм и даже новый капитализм Китая находятся под влиянием конфуцианской традиции и ее полурелигиозных основ, в то время как модель западного капитализма определяется христианством. При этом учитывается светский характер бывших христианских обществ, но подчеркивается, что система основных убеждений и взглядов на жизнь, которые влияют на экономику западных стран, осталась христианской, и религия продолжает играть основную роль в дифференциации экономических систем в современной глобальной экономике. [Автономов (ред.) 1999, с..12-13; Социальное рыночное хозяйство 2001]

Наиболее полно изучен феномен «японского чуда». Япония была первой страной за пределами европейского культурного ареала, достигшей высочайших результатов в экономическом  развитии.     Ведущие аналитики пришли к однозначному выводу, что немалую, если не определяющую роль в ускоренном развитии послевоенной Японии сыграло квалифицированное руководство, учитывавшее в числе про­чего и национальные особенности японского работника. Так, проводя экономические реформы (после II мировой войны), японские элиты не стали уничтожать отличавшуюся высокой солидарностью общину — архаистскую коллективистскую структуру, а, напротив, использовали ее как канал реализации целей государства. Ведь община могла ответить на задачу либе­рализации экономики лучше, чем еще не сформировавшийся индивид и еще не сложившееся гражданское общество [Китахара А. Реальность и идеальный образ общины (Япония и Таиланд) // Философские науки. 1996. № 1—6; Сакаия Т. Что такое Япония? М.: Партнер Ко Лтд, 1992; Пронников В.А.,.Ладанов И.Д. Японцы. М.: Наука, 1983].

 Конечно, модернизация общества и экономики в Японии была следствием долгого и кропотливого изучения западного (а по ряду направлений и российского) опыта. Но мировое значение японских преобразований в том, что у них старые ценности явились источником институ­тов современности. Соединение культурной традиции с достиже­ниями индустриального мира привело к тому, что Япония стала первой древ­ней цивилизованной страной, осуществившей скачок в современность. При рассмотрении новых стратегий перестройки деловых организаций в процессе перехода капитализма от индустриализма к информационализму (1980—2000-е гг.) многие авторы отмечают первостепенное значение новых методов менеджмента, родившихся на японских фирмах в контексте японской национальной культуры.

 Менее изучен феномен нового экономического гиганта - Китая. Даже скептики, со справедливым сомнением относящиеся к данным официальной китайской статистики, признают качественные изменения в экономике и социальной структуре этой огромной страны. Впервые в истории более половины населения занято несельскохозяйственным трудом, доля городского населения поднялась до 30%, основная масса крестьянских хозяйств превратилась в арендаторские. Рыночные отношения вошли во всю совокупность общественных связей страны. По официальным данным, ВВП Китая в 2000г. достиг 331% по отношению к 1991г. Пересчеты критиков показывают, что на самом деле этот рост был на 20-30% меньше. [Гельбрас 2003, с.70,-75]. Однако и с этими оговорками и поправками нельзя не признать потрясающими экономические успехи Китая с момента прихода к руководству страны в 1979 г. Дэн Сяо Пина.

        Аналитики обращают особое внимание на эффективные результаты деятельности китайской организации бизнеса, основанной на семейных фирмах и кроссекторных деловых сетях, часто контролируемых одной семьей [Castells 1998, р.206—309]. При этом  всем наблюдателям совершенно очевидно, что китайцы, как и японцы, совершают свое экономическое чудо с опорой на традиции своей древней  цивилизации, строящейся на принципиально иных основах, чем цивилизация США и Европы. Это – не индивидуалистическая, а коллективистская цивилизация, также как и японская. 

        Мы имеем дело с конкуренцией двух доминирующих в мире ценностных систем в их национальных и локальных вариантах, и неизвестно, какая из них предпочтительней. А что ценностные системы являются определяющими при построении проекта жизни любого общества вполне убедительно доказал великий социолог ХХ в. Толкотт Парсонс, и нет смысла возвращаться к его концепции центральной ценностной системы как определяющей, одухотворяющей если угодно, проект жизни любого общества. Доминирующая  проблема в современном мире – это идентификация. Именно после того, как перестало существовать противопоставление двух социально-экономических и политических систем (капиталистической и стэйтистской [этакратической]), культурно-цивилизационная, конфессиональная, этническая  идентификация вышла на первый план. (Геллнер, Сastells 1997).  В достаточно близкой исторической перспективе предстоит столкновение вершинно-индивидуалистического атлантического проекта, возглавляемого США, и коллективистского, возглавляемого Китаем. Разумеется, совершенно не обязательно, что это столкновение должно принять трагические формы.

      Среди всех элементов национальной культуры на деятельность человека в современной экономике, на формирование человеческого капитала в наибольшей степени влияют система ценностей, социальные нормативы и трудовые традиции, сформировавшиеся в течение всей истории конкретного этносоциального организма. Русский народ, конечно же, не составляет исключения. Но за долгие годы советского режима среди многочисленных этнологических работ по народам СССР, в том числе  и по народам Российской Федерации, белым пятном была область исследований по русскому народу. Я здесь не комментирую причин такой странной ситуации, однако ко времени распада Советского Союза реальных данных, необходимых для коррекции экономической и социальной политики в контексте этнокультурной специфики доминирующего государствообразующего этноса России, не было.

       Как будет показано ниже, ни англо-американская, ни европейские, ни восточноазиатские формы капитализма не имеют никакого отношения к советской и постсоветской жизненной практике. Очевидно, что столь же чужда нашему опыту социалистическая практика западной социал-демократии.

Наша  практика, наш опыт может и должен быть осмыслен в адекватных ему терминах, объяснен адекватной теорией, вне контекста оппозиции "капитализм - социализм". Даже терминология, применяемая в европоцентристском подходе (тоталитарное общество, авторитаризм, демократия, правовое государство, общественное мнение) не отражает сущностных свойство обществ, обладающих другими (т.е. не европейскими, не атлантическими и не восточноазиатскими) институциональными структурами и культурой.

Все теоретические дискуссии, о которых шла речь выше, имеют самое прямое отношение к выбору оптимальной  стратегии экономического и социального развития России. На протяжении 1990-х годов доминировал либеральный проект, основанный на идее предельной свободы рыночных сил, совершенствовании самих институтов рынка, ограничении роли государства в распределении общественных ресурсов, дальнейшего сжатия государственных расходов до30% от ВВП (в  нынешних 36%. Наиболее радикальные представители этого направления предлагают довести этот показатель даже до 20% ВВП. Между тем, для стран ОЭСР этот показатель в среднем составляет около 50%; для наиболее успешно развивающихся стран из числа бывших социалистических доля государственных расходов в ВВП колеблется между 40 и 45%. Либеральный проект действительно дает возможность в среднесрочной перспективе добиться наиболее быстрого прироста ВВП за счет дальнейшего смещения центра экономической активности в сторону топливно-сырьевых отраслей. Вопрос в том, чьи интересы будут при этом приоритетными. Ответ не требует особой аргументации. Страна при продолжении реализации такой стратегии окажется без шансов восстановить позиции в сфере фундаментальной науки, прикладной науки и высоких технологий. Добавим к этому неустойчивость сырьевых рынков и стремление наиболее развитых стран не допустить опасного конкурента на рынки высокотехнологичной и интеллектуальной продукции. Очевидно, что ставка на выключение государства из сферы экономики, на всеобъемлющее дерегулирование исключает для России возвращение в ряды государств, определяющих траекторию развития человечества.

Проблема, таким образом, состоит в переходе к реализации модернизационного проекта. Такой переход предполагает  гармоничное сочетание серьезной промышленной политики с продолжением рыночных реформ, перераспределением ресурсов из  отраслей, дающих на сегодняшний день наибольшую текущую коммерческую отдачу, в пользу наукоемких отраслей, что, в конечном счете, приведет к устойчивым высоким темпам роста. [Некипелов 2003, с.5-15] Модернизационный проект наиболее соответствует национальным традициям, исторически накопленным особенностям российской цивилизации, о чем и пойдет речь в следующем разделе.