§ 2. АСПЕКТЫ ПОЛИТИКИ И ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Общая теория политики и политическая наука
Проблема законов политологии
Общая теория политики и политическая наука
Вопрос об автономном характере предмета той или иной науки, ее differentia specifica, задается обычно в период отпочкования и институционализации той или иной области знания, как особой академической дисциплины, причем, как правило, проблема эта возникает практически у каждой науки и в каждой стране в определенный момент в рамках своей национальной академической школы. Дискуссию о том, что должна изучать политическая наука, первыми
пережили США, где еще в конце XIX века политология отпочковывается от конституционного права. Затем в первой половине XX века за Америкой последовали Франция и некоторые другие европейские страны, а уже почти в конце нынешнего столетия дело дошло до СССР и России, когда в конце 80-х - начале 90-х годов в пузах страны стали читаться академические курсы по политологии, а в научных журналах появились публикации о ее предмете, структуре и методах2. Итак, можно заключить, что первые диспуты о предмете политологии в большинстве случаев были связаны с ее самоутверждением и институционализацией в качестве самостоятельной научной и учебной дисциплины, то есть с поиском ее академической идентичности.
Важную роль в изучении вопроса о предмете политологии и в интернационализации ее академического признания сыграл известный Международный коллоквиум по вопросам содержания и структуры политической науки (Париж, 1948), созванный по инициативе ЮНЕСКО. Политологи из различных стран договорились о неком едином международном стандарте в понимании объекта, предметного поля и границ политической науки, согласно которому последняя должна включать в себя следующие основные компоненты: 1) политическую теорию (теорию политики и историю политических идей); 2) теорию публичных (государственных) институтов (государственных, центральных и региональных, местных; законодательных, исполнительных и судебных), их структуры и функционирования; 3) теорию политического участия и давления граждан (партии, групповые объединения, общественное мнение) и 4) теории международных отношений (международных организаций и мировой политики)3. Таким образом, политологи пошли тогда во многом по пути 'суммативного описания' предмета и границ политической науки посредством простого перечисления объектов и сфер, которые, по-видимому, она должна исследовать.
Этот путь привел со временем к достаточно распространенной точке зрения на 'суммативное' определение предмета политической науки, как
совокупности политических объектов и соответствующем комплексе знаний, отражающих ситуацию, когда нет одной политической науки, но есть многие политические науки, а посему 'политология - это то, что делают политологи'4. С одной стороны, эта точка зрения имеет некоторые видимые достоинства. Во-первых, всегда можно добавить еще один сюжет или раздел к предметному полю политологии в связи с появлением новых политических феноменов и структур, что обеспечивает как бы внешнею открытость самого познавательного процесса. Другим распространенным аргументом в поддержку этой позиции является утверждение о приобретаемом таким способом
целостном и интегральном характере освоения мира политики. Последний системно и многоаспектно изучается в этом случае политической наукой, представляющей собой поэтому междисциплинарный комплекс философских, исторических, социологических, психологических и всех прочих видов знаний о политической жизни.
Но есть и другая, оборотная сторона медали в этом 'расширительном' и 'интегративном' подходе. Не говоря уже о том, что определения предмета политологии такого типа, как 'науки о политике' или же 'того, чем занимаются политологи', тавтологичны и релятивны, они скорее затуманивают проблему, а не проясняют ее. Можно сразу же заметить, что они, по сути, возвращают политическую науку в первозданное лоно обществознания, ставя тем самым под вопрос саму возможность специфической идентичности и необходимость автономного существования политологии. Ведь зачем вообще нужна еще одна общественная наука, как некий эклектичный набор из разных областей знаний? Кроме того, вместо теоретического поиска внутренних связей и объяснения глубинных механизмов и зависимостей политики на передний план выходит задача (сама по себе в отдельности, конечно же, верная) максимально подробного и разнообразного описания различных сторон и явлений политической жизни (психологических и идеологических, институциональных и социокультурных и т, д.), что, при отсутствии интегральной концепции, непременно приводит к фрагментарности, дескриптивности или же к спекулятивности метафизического философствования. К тому же нельзя забывать и то, что традиционно в научном анализе существует известное различие между 'объектом' и 'предметом' науки. Последний связан лишь с одним из многих аспектов и сторон познаваемого объекта. Это предполагает тем самым не абстрактное постижение 'всех на свете' законов, а познание лишь какой-либо определенной, специфической группы связей, механизмов и закономерностей. Таким образом, в 'интегративном' подходе к определению предмета политологии происходит подмена тезиса, когда 'предмет' науки попросту заменяется ее 'объектом'5.
Возможна и другая, более 'узкая' и вместе с тем более детальная трактовка предмета политологии, согласно которой, помимо других общественных наук, в число интересов которых попадают политические объекты, должна существовать и особая наука, специальная теория политики (или 'политология' в узком смысле этого слова). Эта специальная теория политики изучает политическую сферу жизни общества и человека, во-первых, не в общем ряду многих прочих объектов (как философия, социология, история и др.), а как единственный и основной объект; во-вторых, изучает не отдельные аспекты политической жизни (психология, правоведение, демография и др.), а рассматривает ее как
многомерную, целостную систему и, в-третьих, в качестве главного своего предмета изучает имманентные, присущие только политике закономерности властеотношений, то есть устойчивые тенденции и повторяющиеся связи в особого рода человеческих отношениях, взаимодействиях между властвующими и подвластными субъектами, властью управляющих и влиянием управляемых, В этом смысле политология со своими концептами, объясняющими взаимозависимости властвующих и подвластных, 'внутренние' механизмы властеотношений и т.п., охватывает все объекты измерения политики (от государственных институтов до психологии и культуры властвования), и как общая теория политики она аккумулирует и интегрирует научные результаты, полученные с помощью научного арсенала других видов обществознания.
Вполне вероятно, что так называемые 'широкое' и 'узкое' понимания предмета политики, в известном плане, вовсе и не противоречат друг другу, соотносясь скорее как два 'концентрических круга' накопления политического знания, чем как оппозиционные стороны.
В широком смысле политология (как политическая наука) включает в себя все политическое знание, представляя собой, комплекс дисциплин, изучающих политику, тогда как в более строгом значении политология (или общая теория политики) связана лишь со специфической группой закономерностей отношений социальных субъектов по поводу власти и влияния, исследуя особый тип механизмов властеотношений и взаимодействий между властвующими и подвластными, управляемыми и управляющими.
Нельзя не заметить, что представления о содержании и границах предмета политологии исторически эволюционировали и ив раз изменялись. Например, если взять только две наиболее влиятельные в мире национальные политологические школы и традиции, американскую и французскую, то и здесь за последнее столетие взгляды на предмет политической науки несколько раз изменялись. Если в конце XIX - начале XX века в фокусе внима-' ния западной политологии находится
государство, его институтки и нормы, то в 30-50-е годы центр тяжести переносится на эмпирически наблюдаемое
политическое поведение людей, а затем и на
властные отношения между ними6. Не исключено, что взгляды на предмет политологии претерпят и очередную перемену в будущем вместе с изменением самих политических объектов и способов их изучения.
В целом же, если внимательно присмотреться к тем факторам и параметрам, которые влияли и продолжают влиять на изменение предмета политологии, то можно обнаружить существование трех 'переменных величии', от которых зависит эволюция границ и содержания политической науки. Во-первых, это
познающий субъект, то есть политолог (или политический мыслитель) или сообщество политологов (школа), опирающихся на определенные оценочные, аксиологические критерии, вытекающие из их ценностных ориентации, которые, конечно же, обусловлены местом, временем и традициями; во-вторых, это собственно
объект познания, изменяющаяся политическая жизнь в виде различных ее локализованных фрагментов и в разных состояниях; и в-третьих, к числу этих 'переменных' относятся
средства познания, сами методы и инструменты политической науки. Соответственно полученные в процессе применения исследовательских методов и процедур научные результаты и выводы о тех или иных механизмах политической жизни представляют собой лишь известную стадию проникновения в природу и закономерности развития изучаемого объекта, вызывая при этом вопрос об адекватности политологических знаний общенаучным критериям достоверности, а также проблему соотношения в теории политики 'фактов' и 'норм'.
Проблема законов политологии
По вопросу о существовании собственно зако номерностей политики, а также рефлексивно соответствующих им и отраженных в теоретической форме
законов политологии, мнения ученых существенно разделились. Имеются две прямо полярные точки зрения на эту проблематику в среде специалистов по методологии политической науки. Одна позиция, весьма широко представленная в марксистской, и в том числе отечественной литературе, исходит из принципов объективности и детерминизма в анализе политической сферы, предполагающих функционирование необходимых, устойчивых и повторяющихся связей в политических отношениях, другими словами, объективных законов политического процесса и развития, формулируемых в рамках теории политики, как, скажем, действие закона классовой борьбы для всех 'классово-антагонистических обществ'.
Другая позиция отстаивает прямо противоположный тезис, отрицая при этом и наличие 'объективных', 'железных' законом политики, и саму возможность построения 'универсальной' общей теории политики, иногда все же признавая при этом существование неких 'генерализаций' в виде функциональных (или корреляционных) зависимостей или же 'нежестких' причинных связей. Вопрос о природе политологического знания действительно является одним из сложнейших в методологии политической науки, и, вероятно, было бы слишком большим упрощением либо 'признать', либо 'отрицать' существование и возможность познания закономерностей развития политики. Здесь можно лишь отметить, что абсолютное отрицание познаваемости механизмов политики, наличия связей и зависимостей в политическом мире вообще снимает как таковой вопрос о 'политической науке' и ее 'предмете', а политология и таком случае становится лишь 'грудой' собранных политических данных и фактов, хотя, может быть, даже и весьма умело систематизированных.
Другое дело, что здесь встает проблема самого
характера и формы познаваемых и политике
причинно-следственных связей. Эти 'генерализации' или 'универсалии' в политике нередко выступают и проявляются в виде 'правил' эффективного политического поведения (например, 'золотые правила' успешной политики и поведения мудрого руководителя в 'Государе' Н. Макиавелли), или в форме 'принципов' оптимального (или аномального) устройства, организации и функционирования политических институтов ('правильные' и 'неправильные' формы государственного правления у Аристотеля, зависимость формы правления от размера территории государства у Ш. Л. Монтескье, 'закон' аномальной (антидемократической) олигархизации массовых партий Р. Михельса, 'законы' бюрократизации С. Паркинсона, 'теоремы' взаимообусловленности партийной и избирательной систем М. Дюверже, взаимосвязь институциональной организации политической системы с доминирующим типом политической культуры страны у Г. Алмонда или циркуляция элит у В.Парето), а также в виде 'законов' политического развития и борьбы (к примеру, сформулированный в концепции К. Маркса 'закон классовой борьбы' или же зависимость форм и темпов политических изменений и модернизации от уровня индустриально-технологического и экономического развития, выведенная Д. Литером, С. Хангтинтоном, С. Липсетом и др.).
Разработки, проведенные политологами в рамках во многом еще нормативной и традиционной политической мысли (вплоть до XIX века), а также эмпирические исследования в XX веке все же продемонстрировали некоторые возможности постижения глубинных тенденций и причинных зависимостей. Конечно, нельзя при этом не учитывать, что многие обнаруженные связи часто описывались повес не в форме 'чистых законов', а в виде прагматических 'правил' и 'принципов', работающих при определенных условиях, как, например, политические правила заключения компромиссов и союзов, необходимости маневрирования и смены тактических форм и методов борьбы в соответствующих ситуациях и т, д.7. Знание закономерностей политики как неких 'универсалий' нередко формулируется в виде высказывания, содержащего некую импликацию типа 'если будут определенные условия и совместные интересы, то с потенциальным союзником необходимо сформировать коалицию', что явно будет отличаться от распространенного представления о законах, как об абстрактно 'всеобщих' и 'абсолютных', 'железных' и рафинированно 'объективных' связях. Именно в этом духе К. Поппер ставит вопрос о верификации и фальсификации научных теорий и знаний о законах, которые представляют собой соединение универсального (абстрактного) и отдельного (конкретного) начал, описываемых символическими формулами или знаковыми системами. 'Дать
причинное объяснение некоторого события,- отмечает по этому поводу К. Поппер,- значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько
универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями - начальными условиями'8.
Следует также иметь в виду и то, что вплоть до начала XX века выводы и результаты разработок в области политической мысли формулировались преимущественно в нормативном виде и, как уже отмечалось выше, зачастую как политические максимы или принципы наилучшего устройства. Тем самым они включали в себя сильные компоненты морального долженствования и нравственного оценивания, да и к тому же порой априорного и, в основном, неверифицированного характера.
С этой позиции, то есть с точки зрения природы составляющих политологическое знание элементов, последнее включает в себя как нормативные компоненты (принципы и правила, нормы и максимы), так и научные результаты изучения каузальных связей и зависимостей. Строго говоря, о политической мысли вплоть до конца XIX века можно говорить, как о неком нормативном 'политическом знании', тогда как политологическое знание XX века, связанное уже в основном с изучением каузальных связей, все больше приближается к общеметодологическим критериям 'политической науки', хотя при этом полностью не может отказаться и от нормативно-ценностных подходов.
Такой характер политологического знания определяет социальную роль и статус политологии, ее функции в обществе, которые можно свести к трем основным: во-первых, к
познавательно-оценочной, связанной с процессом исследования и проникновения в механизм и закономерности политической жизни, а также описания, объяснения и оценки тех или иных ее событий и явлений; во-вторых, к
инструментально-праксеологической функции использования научных выводов в политической практике, государственном управлении, партийной стратегии и тактике, в процессах принятия решений и технологиях их реализации; и, в-третьих, к
воспитательно-социализационной, связанной с влиянием политического знания на механизм политической социализации и ресоциализации личности, с воспитанием индивида как гражданина своей страны, да и как вообще 'политического человека', включенного во взаимозависимую мировую цивилизацию и в определенной степени ответственного за ее судьбы.
