Моделирование и анализ политических процессов: Учеб. по­собие.

Группы господства и динамика политических систем

Политическое моделирование на своем высшем пред­метном уровне имеет дело с конкурирующими «государст­вами-нациями», выступающими как «игроки» на поле, где никто, собственно, не может быть конечным арбитром. Как считает известный американский политолог 3. Бзежинский, с мнением которого здесь можно согласиться, «...государства - нации продолжают оставаться основными звеньями мировой системы. Хотя упадок великодержавного национализма и угасание идеологического компонента снизили эмоциональ­ное содержание глобальной политики, в то время как ядерное оружие привнесло серьезные сдерживающие моменты в пла­не использования силы, конкуренция, основанная на владе­нии территорией, все еще доминирует в международных от­ношениях, даже если ее формы в настоящее время и имеют тенденцию к приобретению более цивилизованного вида. В этой конкуренции географическое положение все еще оста­ется отправной точкой для определения внешнеполитиче­ских приоритетов государства-нации, а размеры националь­ной территории по-прежнему сохраняют за собой значение важнейшего критерия статуса и силы».

В любом случае эти государства-нации имеют опреде­ленные политические интересы, стратегическое управление которыми - успешное или бездарное - составляет сущест­венную часть их «игрового» поведения, относительная ре­зультативность которого в определенные отрезки времени является более или менее калькулируемой. Не менее извест­ный российской политолог А. Панарин полагал, что «в отли­чие от идеологии, раскидывающей свои сети повсюду и от­личающейся намеренной многозначностью и двусмысленно­стью своих терминов, стратегия ориентируется на субъектов, принимающих важнейшие решения с учетом возможных плюсов и минусов, издержек и потерь. Стратегические реше­ния — это решения перед лицом оппонента, вовлеченного в игру и в свою очередь претендующего на выигрыш. В этом смысле стратегия есть не монолог, а игра, в ходе которой приоткрываются шансы и корректируются первоначальные планы».

Термин «игра», столь часто встречающийся в работах по стратегическому планированию, предполагает некоторый длящийся в определенном промежутке времени мультистадийный процесс, где возможны различные повороты и кор­рекции ранее выдвинутых планов и «видения» ситуации в контексте поставленной цели. Для понимания этого процесса потребуется «расшифровка» действий в различных полити­ческих звеньях - пропагандистских, дипломатических, воен­ных и др., тем более, если речь идет об основном тезисе стратегии со времен Сунь-цзы - управлении противником. Один из современных примеров «...стратегическая игра США с новым российским руководством, задуманная как многоступенчатый процесс, в котором противника будут вести к заранее обозначенной цели, попутно перепроверяя его замыслы и возможности».

Объектами анализа и моделирования в данном контек­сте могут быть самые различные факторы от экономических до психологических, но центральное внимание уделяется трем взаимосвязанным аспектам - группам, институтам и установкам, занимающим привилегированное положение в «государствах-нациях».

В определении «нации» будем следовать концепции М. Вебера, согласно которой нация есть политическое фор­мирование, основанное на особом престиже власти и господ­ства. Подход Вебера отличается также тем, что он стремился использовать эту концепцию и ряд связанных с ней «конст­руктов» для анализа стратегических позиций и шансов Гер­мании и ее геополитического окружения, который в свете исторического хода событий по большому счету должен быть признан абсолютно верным.

В наиболее отчетливой форме, как с точки зрения идео­логической позиции, так и формулируемых принципов, дан­ный подход представлен в его ранней работе (1895). Вебер без каких-либо оговорок исходил из того, что «народнохо­зяйственная политика любого немецкого государственного устройства, равно как и мерило ценностей немецкого теоре­тика народного хозяйства, могут быть только немецкими. Может быть, этому теоретику надо работать иначе с тех пор, как экономическое развитие вышло за рамки национальных границ и начало создавать всеохватывающую хозяйственную общность наций? Надо ли с этих пор «национальное» ценно­стное мерило, а также «национальный эгоизм» в народнохо­зяйственной политике выбросить на свалку? И даже - пре­одолена ли борьба за экономическое самоутверждение? Мы знаем, что это не так: упомянутая борьба приняла другие формы - формы, о которых еще можно было бы спросить, надо ли их считать смягчением борьбы или же, скорее, ее осознанием и обострением. Поэтому даже народнохозяйст­венное сообщество представляет собой лишь иную форму борьбы наций между собой, и притом такую, которая не смягчила, а отягчила борьбу за утверждение собственной культуры, поскольку такая борьба ставит на место матери­альные интересы в рамках нации как сообщества союзников ради будущего этих союзников... Бои за власть - это, в ко­нечном счете, еще и процессы экономического развития, а властные интересы нации там, где они поставлены под со­мнение, суть последние и решающие интересы, на службу которым должна быть поставлена ее хозяйственная полити­ка; наука о народнохозяйственной политике есть наука поли­тическая. Она является служанкой политики, и не сиюми­нутной политики тех или иных властителей или господ­ствующих классов, а непреходящих властно-политических интересов нации. И национальное государство для нас не есть неопределенное нечто, о котором мы думаем, что чем гуще мы окутываем его сущность мистическим мраком, тем больше мы его возвышаем, а светская властная организация нации; и в таком национальном государстве для нас заклю­чается конечное ценностное мерило народнохозяйственного рассмотрения «государственных интересов». Национальное государство означает для нас вовсе не то, что под ним обыч­но неверно подразумевают: «государственную помощь» вме­сто «самопомощи», государственную регламентацию хозяй­ственной жизни вместо свободной игры хозяйственных сил; нет, вместе с этим словом мы хотели бы выдвинуть требова­ние, которое для вопросов немецкой народнохозяйственной политики - а среди прочих, и для вопроса, должно ли государство и в какой степени вмешиваться в хозяйственную жизнь, или же должно ли оно и когда развязывать экономи­ческие силы нации и устранять препятствия ради ее собст­венного развития - в конкретном случае будет последним и решающим вотумом в пользу экономических и политических властных интересов нашей нации и ее представителя, гер­манского национального государства».

В данном контексте Вебер анализировал хозяйственные причины и политические последствия экономической агонии прусского юнкерства, т. е. старой землевладельческой знати, занимавшей позиции господства. Экономически дворянские усадьбы Восточной Германии были опорными пунктами господствующего класса, а также и связанной с ним бюро­кратии, но их распадом к концу XIX века и с последовавшей потерей социально-организующих функций юнкерства, его политические функции стали переходить в руки других со­циальных групп. Вебер ставил вопрос о том, насколько но­вые группы оказались политически зрелыми для такого перехода, т. е. «об их понимании и соответствующей способно­сти ставить долговременные экономические и политические властные интересы нации выше всех прочих соображений».

Опираясь на такой оценочный критерий, Вебер конста­тировал: «Опасно и на долгий срок несовместимо с интере­сами нации, если класс, находящийся в экономическом упад­ке, держит в руках политическое господство. Но еще опас­нее, если классы, к которым политическая власть движется сама, а с ней — и притязания на политическое господство, еще не созрели политически. Сегодня Германии грозят обе опасности; в действительности, это ключ к нынешним опас­ностям нашей ситуации».

Указывая на недоразвитость и убогость политических установок немецкой буржуазии, эпигонский характер ее представлений о национальных интересах, - «для великой нации не бывает ничего более разрушительного, чем когда ею руководит политически невоспитанное мещанство», - Вебер не разделял широко распространенного мнения об уг­розе этим интересам со стороны низов социальной стратифи­кации. «Не в массах опасность, - утверждал он, - в отличие оттого, что полагают те, кто загипнотизированно вглядыва­ется в глубины общества. И конечное содержание социально-политической проблемы - это не вопрос об экономическом положении подвластных, а, скорее, вопрос о политической квалификации классов господствующих и находящихся на подъеме».

Определение и оценка «политической квалификации» групп, стоящих у власти, а также долгосрочный прогноз их действий на этой основе составляют первостепенную задачу стратегического анализа, которая имеет несколько граней и может решаться с помощью различных подходов и средств. В данном контексте не будет парадоксальным совпадение релевантных характеристик, даже если они описываются аналитиками, находящимися по разные стороны стратегиче­ского «барьера».

Так, если сравнить определения «политической квали­фикации» господствующих слоев современного российского «государства-нации» в тех работах 3. Бзежинского и А. Панарина, которые цитировались выше, то, несмотря на их оче­видное идейное противостояние, они не расходятся по суще­ству. Американский политолог со свойственной ему прямо­той пишет, что «именно на самом важном театре военных действий земного шара — в Евразии - в какой-то момент мо­жет зародиться потенциальное соперничество с Америкой. Таким образом, концентрация внимания на ключевых дейст­вующих лицах и правильная оценка театра действий должны явиться отправной точкой для формулирования геостратегии Соединенных Штатов в аспекте перспективного руководства геополитическими интересами США в Евразии.

А поэтому требуются два основных шага:

• первый: выявить динамичные с геостратегической точки зрения евразийские государства, которые обладают силой, способной вызвать потенциально важный сдвиг в ме­ждународном распределении сил и разгадать центральные внешнеполитические цели их политических элит, а также возможные последствия их стремления добиться реализации поставленных целей; точно указать принципиально важные с географической точки зрения евразийские государства, чье расположение и/или существование имеют эффект катализа­тора либо для более активных геостратегических действую­щих лиц, либо для формирования соответствующих условий в регионе;

• второй: сформулировать конкретную политику США для того, чтобы компенсировать, подключить и/или контро­лировать вышесказанное в целях сохранения и продвижения жизненных интересов США, а также составить концепцию более всеобъемлющей геостратегии, которая устанавливает взаимосвязь между конкретными политическими курсами США в глобальных масштабах.

Короче говоря, для Соединенных Штатов евразийская геостратегия включает целенаправленное руководство дина­мичными с геостратегической точки зрения государствами и осторожное обращение с государствами-катализаторами в геополитическом плане, соблюдая два равноценных интереса Америки: в ближайшей перспективе - сохранение своей ис­ключительной глобальной власти, а в далекой перспективе - ее трансформацию во все более институционализирующееся глобальное сотрудничество. Употребляя терминологию более жестоких времен древних империй, три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сго­вора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности подчиненных и обеспе­чении их защиты и недопущении объединения варваров.

Что означает «концентрация внимания на ключевых геостратегических лицах», к числу которых американский политолог причисляет Россию? Он считает, что ими движут глубоко укоренившиеся, сложные мотивации различного со­держания, которым американская стратегия должна уделять самое пристальное внимание с целью воздействия и управ­ления. Такие мотивации отражаются на способности и на­циональной воле осуществлять власть и оказывать влияние на весь комплекс отношений в соответствующем регионе, иначе говоря, достичь здесь господства.

Оценка Бзежинским поведения дезориентированной российской политической элиты сводится к тому, что все ва­рианты стратегии России в постсоветсткий период «оказа­лись неуклюжими с исторической точки зрения и разрабо­танными на основе весьма фантасмагорических взглядов на нынешние мощь, международный потенциал и интересы России за рубежом. Сразу же после крушения Советского Союза первоначальная позиция Ельцина отображала всегда лелеемую, но никогда не достигавшую полного успеха кон­цепцию русской политической мысли, выдвигаемую «проза­падниками»: Россия - государство западного мира - должна быть частью Запада и должна как можно больше подражать Западу в своем развитии». Основная проблема этой «фантасмагорической» концепции заключается в том, что она лишена какого-либо внешнеполитического и внутриполити­ческого реализма. Иначе говоря, американский политолог весьма низко оценивает интеллектуальный уровень и «поли­тическую квалификацию» правящих слоев Российской Феде­рации и не усматривает каких-либо изменений по этим пара­метрам в ближайшем будущем.

А. Панарин, выступая с диаметрально противополож­ных идейных позиций, излагает аналогичную оценку страте­гических способностей этих слоев, но для объяснения глу­бинных корней мотивации правящих слоев прибегает к пси­хопатологической интерпретации. Глава четвертая его цити­руемой работы носит соответствующее название - «Страхи властвующих как фактор стратегической нестабильности». Как считает российский политолог, «...опыт России показы­вает - ни один противник не может принести столько вреда собственной стране, как ее властные элиты, испытывающие к ней страх и ненависть. Целенаправленная эксплуатация этих фобий - главная находка нашего противника в холодной войне и главная причина российских катастроф».

Каковы бы ни были объяснения источников этой моти­вации - экономические, социальные или психологические, системные индикаторы состояния господствующих в постсо­ветской России групп - согласованность стратегических дей­ствий, сплоченность, легитимность, компетентность в приня­тии стратегических решений и эффективность реализации этих решений - имеют отрицательное значение. Как уже го­ворилось, состояние отношений между различными сектора­ми господствующих групп является критически важным фактором, определяющим динамику и равновесие всей поли­тической системы.