«Революция сверху» в России: история и современность

Данный термин, характеризующий специфику политического развития России, был предложен советским историком Н. Эйдельманом и вызвал дискуссию на рубеже 1980-1990-х годов. В частности Б. Г. Литвак, обращал внимание на то, что в данном случае происходит подмена понятий «реформа» и «революция». Реформа совершенствует общественную структуру, а революция – меняет ее. Например, реформы Петра I, Екатерины П были объективно и субъективно только реформами, так как лишь меняли внешний облик феодальной России.

Реформы Александра П имели своим следствием смену общественной структуры – феодальной на буржуазную. Но если бы реформы были дополнены политическими, то это была та самая «революция сверху», то есть революция для общества, но без его участия. Тем не менее, данный термин вошел в язык историков и политологов с учетом определенной степени условности. Когда с течением времени в системе общественного воспроизводства накапливаются проблемы, дисфункции и это осознается управленцами, возникает необходимость перестройки существующей системы. Такие перестройки, осуществляемые в режиме руководства и принято называть «революциями сверху». «Революции снизу» происходят тогда, когда управленцы не осознают необходимости перемен или не осуществляют их. Однако, с развитием демократических институтов и процедур, преобразования, в том числе затрагивающие интересны всего общества, начали поводиться в режиме управления и политики. Таким образом, будущее – это время «революций сверху», но в режиме совершенствующейся демократии. Характерной чертой всех реформ в России, занимавших исторически короткий период, был последующий период контрреформ и длительный застой, до той поры, пока вновь не назревала острая общественная потребность в преобразованиях. То есть в России выработался особый алгоритм социальных преобразований, отличающийся чрезвычайно высоким динамизмом в начальной фазе, дестабилизацией всей системы общественных отношений, возникающей потребностью в ее упорядочении (сопротивление) и, наконец, потерей темпа реформ, их незавершенностью, остановкой и даже откатом по ряду или всем позициям. Все реформы в России, так или иначе, объективно носили либерально-буржуазный характер, были призваны дать простор «хозяйственному инстинкту». Но ни одна из них не достигла заявленного результата. Большинство исследователей видит причину этого в неприкосновенности устаревшей политической системы (самодержавие, советская). Но это не является единственным и исчерпывающим объяснением (пример реформ в Китае – показателен). По мнению политолога В. Попова (Независимая газета, 14 августа, 1997), это положение следует дополнить положением более широким и глубоким одновременно - законом ментальной идентичности.

Менталитет – это глубинные вековые константы (постоянные характеристики) социального и национального сознания, архетипические представления, ценности, идеалы жизни народа. В данном случае закон ментальной идентичности выражает степень соответствия содержания реформ российскому менталитету. Мнения исследователей по поводу его современного состояния различны. Одни полагают, что он значительно изменился под воздействием реформ, причем именно в позитивном плане, другие (наиболее радикальные) считают, что вообще не стоит считаться с народным менталитетом, наконец, третьи уверены, что реформы «ломают» менталитет народа, и это неизбежно ведет к психической и духовной деградации общества, нации (сегодня в России неврозами страдает, в зависимости от региона, от 60 до 80% населения). То есть данный процесс порождает такие явления, как «патогенез» социума (искривление психического развития) и «нациапатия» (искажение национального характера во вред самой нации). Традиция России, прочно закрепившаяся в определенном стереотипе народного менталитета, - сильная государственность и слабо развитое гражданское общества. Традиционно реформы начинались «сверху» и «продавливались» в общество силой государства.

При таком движении для «низов» одни становились чуждыми чисто психологически, срабатывал эффект «психологического бумеранга», тем более что, опять-таки традиционно, вся тяжесть реформ ложилась на плечи народа. Соответственно, имидж реформаторов (хотят они этого или нет) объективно формируется на основе глубинной психологии своего народа, и тогда решается вопрос: насколько цели и задачи реформ, образ реформаторов народ идентифицирует, отождествляет с собой, соотносит со своими интересами, идеалами, пониманием смысла жизни.