Модернизация и политика в XXI веке

Государство и бизнес в россии: дилеммы взаимодействия

Социальный разлом — очевидный итог буржуазной трансформации российского общества. Возможно ли в такой ситуации миновать системный кризис? Едва ли возможно в обществе, находящемся в состоянии раскола, внутренне разобщенном, где основные социальные слои придерживаются различных мировоззренческих установок и социальных ориентиров. Государство призвано предложить обществу стратегию возрождения России, которая опиралась бы на вековые традиции и советскую историю, а также на все позитивное, что создано в ходе реформ. Реализация такой стратегии предполагает, как представляется, рациональные методы политики, учитывающие национальный менталитет, в соответствии с которым улучшение своего положения большинство россиян привыкло связывать не столько с собственными усилиями, инициативой и предприимчивостью, сколько с помощью и поддержкой со стороны власти и социальной ответственностью новых капиталистов. Сошлемся на В. В. Путина, который в своих ежегодных посланиях Федеральному собранию подчеркивал, что власть и бизнес должны принять условия, учитывающие потребности и ожидания общества. В послании 2006 г. он так заострил эту проблему: «Разумеется, мы и впредь будем стремиться к тому, чтобы поднять престиж государственной службы. Будем поддерживать российский бизнес. Но и бизнесмен с миллиардным состоянием, и чиновник любого ранга должны знать, что государство не будет беспечно взирать на их деятельность, если они извлекают незаконную выгоду из особых отношений друг с другом».

В отношениях власти и бизнеса проявляется противоречие между обслуживанием общественных интересов и обеспечением прибыли. Каким образом партнерство разрешает это противоречие, как оно влияет на социально-экономические отношения в стране, какие последствия ожидают общество в результате передачи частному сектору производств и услуг, традиционно относящихся к сферам государственной деятельности, зависит от зрелости гражданского общества, силы государства, развитости общественных институтов контроля за деятельностью госаппарата, прозрачности самой партнерской деятельности. Проблемы развития взаимоотношений государства и бизнеса характерны для любой экономической системы: бизнес всегда хочет больше свободы, чем имеет, а государство больше налогов. Иначе говоря, в основе институтов отношений бизнеса и государства лежит принцип обеспечения законом свободы в обмен на эффективность. Даже в развитых странах с их мощной институциональной базой партнерских отношений государственные структуры нередко используются для реализации преимущественно частного интереса. Подобные негативные явления приводят к деформациям в экономической политике, нарушению условий конкуренции, росту недоверия к партнерским отношениям между государством и частным сектором. На практике эти явления часто принимают формы коррупции, охватывающей как власть, так и бизнес.

По данным ВЦИОМ, если ранее среди причин, вызывающих тревожные ожидания у населения страны, второе место после обеспокоенности проблемой преступности и собственной безопасности принадлежало дефициту товаров и безработице, то теперь — социальному неравенству. В представлении общества оно достигло запредельных масштабов. Около 80 % опрошенных считают, что неравенство в России чрезмерно. У граждан существует три вида представлений о принципах распределения: уравнительные, трудовые и рыночные. Большинство респондентов (90-93 %) считают справедливыми трудовые принципы распределения: у всех должны быть равные стартовые возможности (скажем, хорошее образование, работа), а «получать» люди должны в зависимости от труда, качества работы. При этом 30 % одобряют частную собственность и свободную инициативу, полагая, что они являются залогом социальной справедливости (т. е. являются сторонниками рыночной системы). Социологи, однако, отмечают, что число «рыночников» снижается.

Подсчеты специалистов показывают, что масса недовольных людей, достаточная для социального взрыва, составляет около 1/3 общей численности населения. Когда разрыв между доходами 10 % низко - и 10 % высокооплачиваемых граждан приближается к соотношению 1:10, в обществе возникают ситуации напряжения и угрозы безопасности. В социально благополучных странах стараются сохранить пропорцию 1:8. В Японии и Швеции это соотношение составляет 1:3. В России заработная плата 10 % наиболее высокооплачиваемых работников превышает зарплату 10 % наиболее низкооплачиваемых работников в 28 раз. По данным Всероссийского центра уровня жизни, по состоянию на 2003 г. удельный вес бедных составляет 20,8 % в общей численности населения.

Большинство стран с высоким качеством жизни отличаются высоким уровнем социальной справедливости в экономике, и, напротив, в странах с низким качеством жизни в подавляющем большинстве наблюдается низкий уровень социальной справедливости. В российском менталитете требование социальной справедливости занимало и занимает очень важное место, широкие слои населения оценивают успешность функционирования государства и бизнеса как институтов, ответственных за благосостояние народа. Это хорошо понимали авторитеты дореволюционной политэкономии, которые не мыслили экономику, рынок вне духовных, нравственных коллизий. Классик российского либерализма П. Б. Струве писал, что «у колыбели капитализма стоит воздержание», что здоровая экономика — производное от морали и духа. «Исходным моментом капиталистического духа как массового явления следует признать проникновение в сознание идеи долга в отношении к профессиональной работе».

Современный российский бизнес далек от таких моральных установок. И дело тут не только в этических коллизиях, в которые меньше всего склонны вникать наши капиталисты, делящиеся толикой своих сверхприбылей с массой неимущих в стране только под давлением государства. Дело еще и в том, что в большинстве своем они не способны осознать необходимость исполнения этой ответственности для социальной легитимации собственного гражданского статуса. Председатель совета директоров одной из крупнейших инвестиционных компаний Великобритании Т. Гаффии, отмечая, что «коренная проблема» российской экономики — «нравственная», подчеркивает: «Складывается впечатление, что в России капитализм видится как безнравственная система, где каждый сам за себя... Частью долгосрочного решения проблем могла бы стать кампания по разъяснению населению того, что капитализм не может быть построен иначе как на фундаментальной порядочности, ответственности, гласности и правде».

Кстати, крупный капитал западных стран, участвуя в социальных программах, исполняет не только свой нравственный долг, но и извлекает из этого весьма ощутимую экономическую выгоду. Один пример: проведенное в 1999 г. обследование 500 крупнейших американских компаний установило, что добавленная стоимость, созданная компаниями, принявшими социальные обязательства, вдвое выше. По данным обследования, корпорации, которые в своей деятельности ориентированы на социальные, экологические и этические приоритеты, имели лучшие экономические показатели, чем остальные.

Едва ли стоит сегодня ожидать от российского бизнеса подобной ориентации. Лишь государство может заставить его встроиться в систему социального поведения, действующую в странах развитого капитализма. К такому выводу приходят даже убежденные сторонники либеральных реформ. Более того, некоторые из них полагают, что именно государство призвано осуществить эти реформы. Так, идеолог либерал-реформизма В. Г. Ясин утверждает: «Лучшим вариантом была бы активная реформаторская политика авторитарного режима до начала демократизации. Тогда наиболее непопулярные экономические меры были бы проведены заблаговременно». В другой своей работе он постулирует: «Государство в экономике присутствует всегда, и никто, кроме разве крайних либертарианцев, не утверждает, что оно должно уйти совсем». Различия во взглядах, по его мнению, заключаются в том наборе и объеме функций, которые признаются за государством. Автор перечисляет десять таких функций (законодательная, социальная, обеспечение безопасности и т. д.), последняя из них определяется как «государственное предпринимательство, т. е. владение и управление компаниями, производящими товары и услуги, которые также могут производиться частными компаниями».

Думается, именно эта функция является сегодня главной в экономической политике правящей элиты, сросшейся с крупным бизнесом и обратившей эту функцию с помощью правовых и институциональных инноваций в стратегический курс, направленный на превращение России в корпоративное государство, где власть и собственность по-прежнему слиты воедино. Учитывается ли при этом международный опыт? Разумеется, учитывается, но лишь в той мере, в какой он соответствует избранному курсу. Россия, как всегда, идет своим, особым путем.

Таблица 1

Уровень неравенства в странах мира (2007 г.)

Источник: Вопросы экономики. 2008. № 1. С. 75.

Комментируя данные таблицы, авторы статьи, в которой она приведена, пишут: «Поскольку главные бенефициары социальной политики — нетрудоспособные граждане, работники бюджетной сферы — несли основное бремя лишений, связанных с трансформационным спадом 1990-х годов, движение в данном направлении будет воспринято в обществе положительно, что обеспечит широкую поддержку власти и существенно укрепит социальную стабильность. Перераспределительная политика государства будет способствовать повышению уровня жизни низкодоходных групп граждан, однако неясно, снизится ли уровень социального неравенства, измеряемый с помощью коэффициента Джини».

Такая политика, по мнению авторов, должна проводиться в рамках стратегии, суть которой сводится к централизации и перераспределению через государственный бюджет (главным образом в форме социальных трансфертов) ренты от природных ресурсов с целью улучшения материального благосостояния граждан. Данный вариант предполагает увеличение обслуживаемых социальных обязательств государства и наращивание социальных расходов в процентном отношении к ВВП.

Дилемма. Описанная социальная стратегия предполагает, что достижение результатов вытекающей из нее политики «обеспечивается не только за счет традиционных форм вмешательства государства в хозяйственную жизнь, но и благодаря: а) доминированию в экономике государственных корпораций, ответственных за отдельные «направления прорыва» (государственное предпринимательство); б) государственно-частному партнерству в форме полупринудительной ориентации частного бизнеса на достижение сформулированных государством приоритетов». Для реализации данной стратегии предлагается аккумуляция в бюджете значительной части доходов от добычи экспорта природных ресурсов, реализация масштабных программ государственного перераспределения, эгалитарная, патерналистская социальная политика.

Эта стратегия представляет собой модифицированную применительно к российским условиям модель взаимодействия государства и бизнеса, сформировавшуюся во второй половине ХХ в. в странах развитого капитализма. Она сложилась в процессе развития такой формы социально-экономической системы, которая получила название социального рыночного хозяйства, например в Германии, и смешанной экономики в других развитых странах. По мнению ряда российских исследователей, для России более всего приемлема концепция социального рыночного хозяйства, которая основывается на экономическом и социальном порядке и за сравнительно короткий отрезок времени в целом в Германии наглядно подтвердила свою конечную эффективность. Почему до сих пор в России не удалось добиться подобного порядка? Что надо сделать для его создания? Отвечая на эти вопросы, экономист А. В. Семенов указывает, что экономический строй призван решить две проблемы: ввести хорошо функционирующую хозяйственную систему, в рамках которой правильно определялось бы, что и в каких количествах следует производить, каким образом это должно быть произведено; разрешить проблему экономического стимулирования, побуждающего людей к усердному труду, созданию максимального количества жизненных благ наивысшего качества. Но это достижимо только при наличии рационально организованного современного конкурентного рынка в органическом сочетании с разумным, четким государственным регулированием.

Под экономическим порядком автор понимает совокупность правил и норм, касающихся организационного строения народного хозяйства, призванную решить три задачи в обществе: сформировать и обеспечить работоспособность экономики, осуществлять координацию всех видов общественной деятельности, обеспечить достижение политической цели.

Уже многие годы в мире возрастает интерес к проектам развития инфраструктур, в финансировании и управлении которыми участвуют государство и частный бизнес, что сопровождается повышением роли государственного управления. Принимаются меры для поддержки механизмов такого партнерства, причем главным образом в индустриально развитых государствах. Социальная направленность взаимодействия власти и бизнеса сохраняется и даже усиливается и в тех случаях, когда проводятся меры по масштабной приватизации. Об этом свидетельствует, например, опыт Великобритании, где еще в 1980-х гг. правительство М. Тэтчер осуществило широкую программу приватизации. Были проданы государственные пакеты акций предприятий сталелитейной и автомобильной промышленности, проведена приватизация компаний секторов общественных услуг в сфере телекоммуникаций, энергетики, железных дорог и т. д. По закону о «частной финансовой инициативе» было реализовано более 450 проектов на общую сумму свыше 30 млрд евро в сферах дорожного хозяйства, транспорта, здравоохранения, охраны правопорядка и обороны. Причем проекты стоимостью более 150 млн евро составляют около 7 % их общего числа, а стоимость большей части реализованных проектов — от 1,5 до 30 млн евро. По оценкам Министерства финансов Великобритании, в 2002-2005 гг. в договорном порядке инвестируется 36 млрд долларов. Численность стран, в которых в различных формах развивается партнерство государства и частного сектора, постоянно растет. По мнению Л. Шарингера, в настоящее время проявляются следующие тенденции: в Ирландии, Португалии, Испании и Италии приняты законодательные акты, облегчающие партнерство государства и частного сектора в реализации проектов; в недавно вступивших в ЕС Венгрии, Чехии, Словакии, Хорватии, Польше проводятся меры по реализации совместных проектов; в Канаде и Австралии концепция партнерства государства и частного сектора включена в правительственные программы; в Китае, Малайзии,

Аргентине и ряде других стран разрабатываются проекты с участием государства и частного бизнеса.

Система партнерских отношений между государством и частным сектором — один из основополагающих элементов функционирования смешанной экономики. На практике она проявляется в форме определенной институциональной среды и структуры отношений и включает широкий спектр видов деятельности. Из всего многообразия экономических функций государства главное — это формирование институциональной среды, составной частью которой и являются институты партнерства. Сложные формы ведения современного хозяйства невозможны без прямого участия государства в деятельности отраслей и сфер экономики. В той институциональной форме, в какой партнерство существует, оно представляет собой новую ступень государственного регулирования экономики, призванную играть существенную роль в развитии современных рыночных структур.

Эффективная реализация такого партнерства обусловлена наличием гражданского общества, которое предполагает существование атрибутов демократических, рыночных отношений, таких, например, как доминирование закона, политический плюрализм, частная собственность, предпринимательство, прибыль, конкуренция, производство и распределение, движение капиталов, экономические стимулы и интересы и т. п. Все они обладают известной автономностью, относительно независимыми внутренними связями и закономерностями. Словом, вся эта совокупность горизонтальных социальных связей, объединений, созданных свободными и социально ответственными индивидами для защиты своих интересов, отделена от государства и его институтов. Это демократическое правовое общество, в котором есть место любым организациям и инициативам, соблюдающим его законы, включая и финансово-промышленные группы (ФПГ), которые занимают влиятельное положение во всех демократических странах.

И снова дилемма. Российские корпорации отличаются от большинства западных, причем принципиально. Во-первых, они образовались в кратчайшие сроки, как итог бурного и непродолжительного периода «первоначального накопления» капитала, частью которого явилось получение из рук государства собственности в рамках сделок, легитимность которых не признана обществом. В отличие от России, в большинстве западных стран этот процесс занял столетия и в целом проходил в рамках постепенно эволюционирующего законодательства.

Во-вторых, законодательная регламентация деятельности интересами не соответствуют сегодняшней роли, которую пытаются играть ФПГ. Это приводит к правовым перекосам, находящим свое выражение в силовом характере борьбы за передел собственности, захвате предприятий с помощью силовых структур, заказных убийствах и т. д. В результате значительная часть деятельности корпораций протекает в теневой сфере.

Наконец, в-третьих, социально-политическое влияние капитала также реализуется в основном в тени, поскольку тесно связано с лоббистской деятельностью, осуществляемой в соответствии с корпоративно-групповыми, а не государственными интересами. Происходит это потому, что порядок и правила такой деятельности до сих пор не урегулированы в законодательном плане. Все это препятствует развитию цивилизованного партнерства государства и бизнеса, порой придавая их взаимодействию конфронтационный характер, о чем свидетельствует ситуация, сложившаяся вокруг «дела ЮКОСа».

Давление государственных структур на деятельность предприятий позволяет осуществлять реальный бюрократический контроль за их деятельностью, а также заставляет бизнес ориентироваться на неформальные отношения с органами власти с целью получения привилегий и льгот, побуждает переводить часть своей деятельности в теневые сферы. Такая система отношений между бизнесом и властью зачастую устраивает обе стороны, каждая из которых извлекает из нее свои выгоды.

В этих условиях бизнес вынужден искать такие источники влияния, которые позволили бы ему не доводить конфликты с исполнительной властью до судебных органов. Оптимальным способом, понятно, является овладение самой властью. На федеральном уровне этот способ реализуется не только путем проникновения представителей бизнеса в высшие органы исполнительной власти, но и посредством воздействия, включая коррупционное, на политические и общественные объединения, в первую очередь партии. Отметим при этом, что дифференциация основных ФПГ по этому признаку существенно затруднена сложностью доступа к информации, тщательно охраняемой большинством крупных бизнесменов, а также неформальным характером связей, которые в условиях отсутствия закона о лоббистской деятельности, как правило, реализуются на уровне личных договоренностей.

С введением в действие Федерального закона РФ «О политических партиях», придавшего институту партий и многопартийности федеральный статус, политическая активность предпринимательских кругов все более четко фокусируется на предвыборной борьбе.

К чему ведет активное участие в ней крупного бизнеса?

По мнению Е. Г. Ясина, автора одной из программных статей, определяющих задачи политического участия крупного бизнеса, «политическое представительство в лице партий», а также «поддержка организаций и институтов гражданского общества» представляют собой «инструменты», при помощи которых предприниматели решают главную задачу — «уравновешивают бюрократию и подпадающую под ее влияние власть». Ясин убежден в том, что партии и правительственного большинства, и оппозиции в равной мере могут отстаивать «общие интересы бизнеса и свободного развития страны».

А. Зурабов, бывший председатель правления банка «Менатеп», называл участие в политической жизни необходимым условием нормального ведения бизнеса.

Противоположной точки зрения придерживается О. В. Гаман-Го - лутвина, считающая, что тенденция превращения ФПГ в основной элемент «селектората» возрождает традицию формирования общественного строя в России сверху, на которую в начале XX в. указывал известный русский политик и мыслитель П. М. Милюков. Специалисты Центра политической конъюнктуры в качестве тенденции, все активнее влияющей на поведение российского крупного бизнеса, отмечают растущие опасения по поводу последствий глобализации. По их мнению, это толкает крупный бизнес к поддержке радикальных партий и движений, ориентированных на дестабилизацию обстановки. А сотрудник Центра новой социологии и изучения практической политики А. Тарасов обращает внимание на усилившуюся конкуренцию российских бизнесменов с выходцами из стран ближнего зарубежья, что приводит к усилению в их среде националистических настроений, создавая тем самым предпосылки для формирования экстремистской партии с идеологией «новых правых», сочетающей православие с национализмом.

Рассмотрение форм и методов политического участия финансово-промышленных групп позволяет сформулировать ряд выводов.

Первый связан с формированием и укоренением двух основных тенденций, обеспечивших превращение ФПГ в самостоятельный субъект политики. Одну из них составляют общие и наиболее характерные признаки их эволюции — мобилизация финансовых ресурсов с участием отечественных и зарубежных инвесторов, наращивание и интеграция основных и вспомогательных активов, реструктуризация и формирование на этой основе мощных многопрофильных структур холдингового типа, объединенных единым менеджментом, общим стратегическим видением ситуации и перспектив ее развития. Ориентация на выпуск готовой продукции более высокого передела с повышенной рыночной стоимостью в сочетании с активной экспансией в различные отрасли «реального» сектора экономики, а также необходимость защиты постоянно расширяющихся интересов в условиях рыночной конкуренции потребовали включения ФПГ в политическую жизнь и укрепления их позиций во властных структурах.

Другая тенденция, связанная со спецификой развития каждой из групп, также работала на обеспечение интеграции во власть с взаимным дополнением и взаимопроникновением интересов. Следует также обратить внимание на структуру их политического влияния, в которой выделяются следующие показатели: особенности формирования ФПГ, влияющие на их политическое позиционирование как в ретроспективе конца 1980-х, 1990-х и начала 2000-х гг., так и в настоящее время; характер, условия, формы и методы, а также эффективность взаимодействия ФПГ с политическими институтами — государственным аппаратом, федеральными органами исполнительной власти, региональными элитами, политическими партиями; масштабы деятельности, а также самостоятельность финансовой базы и перспективы ее развития.

Взаимное переплетение политических аспектов деятельности с экономическими на уровне крупных корпораций, а тем более супергрупп приводит к тесной корреляции их интересов, причем как на федеральном, так и на региональном уровнях. Все большее количество политиков, ученых и экспертов отмечают возобновление и даже углубление приостановившегося было с приходом В. В. Путина смыкания бизнеса с властью и усиления его влияния на политическую жизнь, более чем двукратное возрастание представительства крупного бизнеса во властных структурах по сравнению с концом 1990-х гг. В связи с этим совершенно справедливым, на наш взгляд, является вопрос о допустимых пределах политического влияния крупного бизнеса, ответ на который дали президентские выборы 2004 г. Президентские выборы совершенно четко ограничили эти пределы политической волей президента, который определил их еще раз в Послании Федеральному собранию в 2006 г.

Третье, на что необходимо обратить внимание, — это резкая активизация участия ФПГ в политической жизни страны, а также вытекающая из этого консолидация партийных предпочтений крупного бизнеса, исходящих в большинстве случаев не столько из идеологических, сколько из прагматических интересов, главным из которых остается расширение масштабов бизнеса и сохранение группового влияния на общественную жизнь.

Власть реагирует на экономическую и политическую активизацию бизнеса довольно противоречивыми мерами. С одной стороны, ослабление административных барьеров на пути развития бизнеса или «дебюрократизация» экономики в последнее время образуют одно из важных направлений экономической политики государства. В 2001-2009 гг. был принят ряд нормативных актов, направленных на устранение избыточного административного давления на бизнес (в частности, законы РФ «О лицензировании отдельных видов деятельности» и «О защите прав юридических лиц и индивидуальных предпринимателей при проведении государственного контроля (надзора)»), и отменен ряд самых одиозных постановлений, ассоциировавшихся с административными барьерами.

С другой стороны, противоположная тенденция, связанная с принятием новых нормативных актов, формирующих административные барьеры, на сегодняшний день продолжает иметь место и на федеральном, и на региональном уровнях. Более того, нормативные акты, принятые с целью снижения административного бремени, могут приводить к возникновению дополнительных издержек для предпринимателей. В частности, принятие Закона РФ «О регистрации юридических лиц» упростило создание новых юридических лиц, но привело к дополнительным издержкам для уже существующих предприятий и организаций, обусловленным необходимостью подачи нового пакета документов о деятельности организаций в налоговую инспекцию, хотя сам закон такого рода «перерегистрацию» не предусматривал. Экономисты рассматривают административные барьеры как особый институт: «это формальные обязательные правила ведения хозяйственной деятельности на рынках товаров и услуг, устанавливаемые органами государственной власти и местного самоуправления, частные издержки от введения которых для хозяйствующего субъекта, подпадающего под их действие, превышают частные выгоды от их введения с учетом эффекта дохода».

Надо отметить, что и в самых развитых капиталистических странах отношения между властью и бизнесом никогда не были и не являются вполне гармоничными. Так, согласно опросу, проведенному аудиторской компанией PricewaterhouseCoopers, в котором приняли участие 992 президента компаний Европы, Азии, Северной и Южной Америки, 48 % респондентов опасаются терроризма и глобальных военных действий, а 49 — чрезмерного государственного регулирования, причем представители европейских компаний боятся бюрократов больше, нежели войн и терактов. В связи с этим авторы цитированного выше доклада Экспертного института отмечают: «Отношения власти и бизнеса никогда и нигде в мире не были безоблачными. Определенный элемент противостояния заложен в них самой природой власти и бизнеса. Поэтому проблему представляет не наличие такого рода конфликта, а уровень, степень остроты и форма его протекания, а также механизмов полноценного двустороннего диалога между бизнесом и государством порождает кризисную форму развития социально-экономических процессов».

Если крупный капитал благодаря своей экономической мощи внедрился во власть и разделил с ней ряд важнейших политических функций, то средний и мелкий бизнес в России фактически отстранен от принятия решений в политике и экономике. Правда, государственное стимулирование развития объединений малых предпринимателей получило законодательное оформление еще на первой стадии российских рыночных реформ. В Федеральном законе «О государственной поддержке малого предпринимательства в Российской Федерации», принятом в 1995 г., определено, что федеральные органы исполнительной власти, органы исполнительной власти субъектов Российской Федерации и органы местного самоуправления должны оказывать поддержку в организации и обеспечении деятельности союзов (ассоциаций) субъектов малого предпринимательства, создаваемых в установленном порядке как общественные объединения в целях обеспечения наиболее благоприятных условий для развития малого предпринимательства, добросовестной конкуренции, повышения ответственности и компетентности субъектов малого предпринимательства, коллективной защиты их интересов в органах государственной власти.

Передача от государства объединениям предпринимателей функций контроля и регулирования активизировалась после принятия законов о регистрации предприятий, лицензировании и процедуре проверок деятельности предприятий и индивидуальных предпринимателей, а также закона о стандартизации (технических требованиях) продукции. Декларированной целью данного процесса было кардинальное улучшение предпринимательской среды, способное облегчить жизнь субъектов малого бизнеса. Эти законы получили название законодательного пакета по дерегулированию.

Под дерегулированием в ведущих странах понимается процесс отхода государственных структур от ряда функций контроля и регулирования в экономической сфере. Он включает реструктуризацию самого государственного аппарата; изменение способов госрегули - рования и контроля; поддержку развития некоммерческих и общественных организаций как важнейших институтов современного гражданского общества, как дополнения к рынку и замену некоторых институтов государства. Процесс дерегулирования охватил практически весь мир, так как он обусловлен возможностью повышения эффективности производства за счет снятия бюрократических ограничений. Специальные меры по дерегулированию проводились в США, европейских странах, Новой Зеландии и Японии. Пересмотр законодательства, реорганизация контролирующих органов, радикальное расширение прав институтов общественного самоуправления, включая общественные организации предпринимателей, возведены в некоторых странах в ранг приоритета государственной политики. В Японии, например, создан специальный государственный орган по дерегулированию, а сам процесс снятия бюрократических препон организационно подкреплен двумя целевыми государственными про - граммами.

Хотя в России такого рода меры и предпринимаются, они, как правило, остаются на бумаге. Власть больше заинтересована в сотрудничестве с крупным капиталом. А это ставит малый бизнес в бесправное положение. Интересы различных по характеру объединений крупных предприятий, особенно тех, кто призван выражать интересы «олигархов» (в первую очередь РСПП), сильно отличаются от интересов и потребностей малого бизнеса. Проблемы экспортеров нефти, металлов, крупных финансистов кардинально отличаются от проблем малого бизнеса, характеризующих его взаимодействие с властными структурами.

Недостаточное развитие гражданского общества в РФ, особенности сложившейся политической системы и конституционного распределения полномочий между различными органами и ветвями власти, а также специфика социальной дифференциации, в рамках которой корпоративные (групповые) факторы доминируют над социальнополитическими (партийными), являются причинами, по которым определенная часть функций, свойственных партиям, фактически перешла к крупному бизнесу.

В последние годы российские корпорации активно диверсифицируют методы и инструменты своего влияния на власть, пытаясь добиться оптимального сочетания теневых форм политического участия с публичными. В этой деятельности необходимо выделить два основных направления.

Первое из них составляет формирование объединений, которые являются легальными лоббистскими структурами. Деятельность подобных структур прошла длительную эволюцию. Как правило, они создавались для решения весьма ограниченного круга конкретных задач и сразу после их достижения (или неудачи) распадались.

В России возник широкий спектр отраслевых лоббистских объединений. Основной проблемой в их деятельности стало запутанное переплетение интересов трансотраслевых групп влияния и более мелких «отраслевиков», которое приводит к острым конфликтам. Этим во многом объясняется недостаточная эффективность их деятельности в политической сфере и отсутствие конкретных результатов, за исключением поддержания диалога с властью.

В последние годы сложилась система легальных лоббистских структур, которые и властью, и бизнесменами рассматриваются как своеобразные площадки для ведения диалога и обмена мнениями. Эта система носит трехзвенный характер, каждый элемент которой соответствует уровню предпринимательской деятельности. Крупный бизнес с октября 2000 г. объединен в Российском союзе промышленников и предпринимателей (РСПП) (руководитель фонда «Политика»,

В. Никонов характеризует его как «профсоюз бизнеса»). Средний и малый бизнес объединен в других структурах — движении «Деловая Россия» и Объединении предпринимательских организаций России (ОПОР). Предполагается, что управление инфраструктурой легального лоббизма реализуется Торгово-промышленной палатой (ТПП).

О руководящей роли власти в этом процессе наглядно свидетельствуют два обстоятельства. Во-первых, движение «Деловая Россия» возникло в начале 2001 г. в качестве межфракционной депутатской группы в Государственной думе. Но затем участники группы, включавшей 48 депутатов, вышли из-под контроля олигархов, объединив вокруг себя общественные структуры среднего бизнеса. Ясно, что без поддержки власти они бы на это не решились. Во-вторых, усилиями администрации была создана определенная система «сдержек и противовесов», которая заключается во взаимной конкуренции и противоборстве РСПП и ТПП, в руководство которых входит большинство крупных бизнесменов.

Второе направление представлено укрепляющимся влиянием ФПГ на политические партии, ведущим к усилению корпоративной мотивации их деятельности. С одной стороны, эта тенденция в некотором роде выглядит возвратом к протопартиям — сословным и клановым элитным группировкам, которые участвовали в политическом процессе в рамках докапиталистических отношений. С другой, с учетом пусть недостаточной, но постоянно возрастающей публичности ФПГ имеет смысл говорить о том, что в России постепенно формируется прототип корпоративно-политических организаций, сочетающих групповой срез социальной дифференциации с социально-политическим, а теневые формы деятельности — с публичными. На этой основе возникла возможность формирования принципиально новых организаций, соединяющих социально-политические и идеологические формы электоральной мобилизации с корпоративными, что подтвердило непосредственное участие различных ФПГ в формировании центристского парламентского большинства в Государственной думе последующего созыва и создание на его основе партии «Единая Россия».

В западной политологии данная проблема еще в 1950-е гг. была поднята Р. Миллзом, выдвинувшим тезис о том, что демократические институты США, включая партии, в основном служат ширмой, прикрывающей «корпоративность» государства и его институтов. О. В. Крыштановская, отмечая идеологическое сближение представителей «новой волны» крупного бизнеса с выходцами из советского директорского корпуса, превратившихся в крупных собственников, подчеркивает антилиберальный и даже «имперский» характер взглядов, доминирующих в настоящее время в российском бизнес-сообществе.

Показательным примером попыток крупного бизнеса получить фактический контроль над партиями и таким образом продвинуть свои интересы во власти является проект перехода к парламентской форме правления, разработанный, по свидетельству ряда источников, аналитическими структурами компании ЮКОС. Однако данная инициатива встретила жесткое противодействие со стороны президента РФ В. В. Путина, который подвел итог развернувшейся по этому поводу полемики заявлением о недопустимости изменения действующей Конституции. Несколько ранее, в Послании 2003 г., президентом было заявлено о необходимости существенного повышения прозрачности партийной деятельности, прежде всего в финансовой сфере, что сделало возможность частичной «приватизации» партий крупным бизнесом весьма проблематичной.

Поскольку идеологическая платформа крупного бизнеса эволюционирует от либеральных ценностей к традиционалистским, в эту же сторону движутся и партии — как близкие к власти, так и оппозиционные. Закономерным результатом данного процесса стало формирование идеологии «национального успеха», выдвинутой партией «Единая Россия». Основу этой системы взглядов составляет требование широкой консолидации общественно-политических сил, необходимой для выполнения ряда общенациональных задач, одинаково актуальных для всех социальных слоев и групп российского обще- ства.

Унификация социально-политических интересов, вплоть до стирания принципиальных различий между партийно-идеологическими платформами, а также зависимость партий от крупного бизнеса ставит в повестку дня вопрос об их постепенном переходе к отстаиванию корпоративных интересов. При дальнейшем развитии этой тенденции появляется реальная перспектива превращения партий в своеобразные «отделы публичной политики» крупных ФПГ. Разворачивающаяся между ними борьба в этих условиях будет протекать преимущественно в корпоративной плоскости и по второстепенным вопросам, не затрагивающим основ конституционного строя и сложившейся системы мировоззренческих и ценностных установок. Почва для этого в целом уже создана фактическим вхождением ФПГ в сферу влияния различных супергрупп. Если это разделение сохранится, велика вероятность формирования двухпартийной системы, один из субъектов которой сформируется на либерально-консервативной основе, а другой — на социально-либеральной. Подобная система может углубить социально-политическое размежевание в российском обществе, привести к радикализации националистических и крайне левых течений.

Вероятность такого развития событий обусловлена, в частности, отсутствием демпфирующих факторов. В США, например, к таковым относятся высокий уровень жизни, развитая система социального вспомоществования, мощные профсоюзы, компенсирующие отсутствие социально ориентированных партий.

Указывая на объективный характер тенденции по усилению корпоративизма в партийной деятельности в РФ, отметим, что обращение ее вспять возможно только при формировании устойчивой социальной структуры с доминированием среднего класса, конкурентной экономической средой, а также широкой системой горизонтальных социальных связей, свойственных развитому гражданскому обществу. Что из этого следует?

Прежде всего следует обратить внимание на продолжающееся проникновение крупного бизнеса во власть, а также разрастание этого процесса до масштабов, при котором демократические институты становятся все более зависимыми от корпоративизма политической системы. Вопреки распространенному мнению это отнюдь не сугубо российское явление, обусловленное трудностями и противоречиями переходного периода. Формирование основ корпоративного государства в России — закономерный результат некритического заимствования и копирования социально-экономических и политических схем, лежащих в основе государственного устройства ведущих стран

Западного полушария, прежде всего США. Конечно, определенную роль в данном выборе сыграли и собственно российские особенности, в частности экономический монополизм, а также неразвитость гражданского общества и его институтов, доставшиеся в наследство от коммунистического режима. Альтернативу подобному подходу демонстрируют страны Европейского союза, экономические и политические системы которых поражены корпоративизмом гораздо в меньшей степени, чем это имеет место в США и Российской Федерации.

Представители крупного бизнеса усиливают свое влияние на политические партии главным образом с целью добиться расширения вторичной структуризации Государственной думы и связанных с этим лоббистских возможностей. На это же направлена то и дело возникающая инициатива по переходу к парламентской форме правления, в рамках которой исполнительную власть предлагается передать правительству, формируемому и ответственному перед контролируемым ФПГ партийным большинством Государственной думы. Эта практика встретила достаточно жесткое противодействие со стороны центральной власти. Шансы на ее реализацию, на наш взгляд, не велики, ибо подобное перераспределение полномочий требует конституционной реформы.

Первой тенденцией, проявившейся в качестве реакции на изменившиеся условия, можно считать участие крупных предпринимателей в формировании властной вертикали, созданной вместо действовавшей ранее системы политических сдержек и противовесов.

Взаимоотношения государства и крупного бизнеса претерпели существенные изменения. Если раньше положение в экономической элите определялось финансовым весом и автономными политическими ресурсами, то в настоящее время ключевым является место бизнес-элиты в иерархически построенной и институционально закрепленной системе отношений с властью. Иначе говоря, эволюция направлена от доступа к власти к месту во власти. В ходе этой эволюции происходит отказ от активного политического участия, который гарантирует соблюдение государством бизнес-интересов. Причем от такого решения вопроса выигрывает не только власть, но и крупный бизнес, который получает возможность избавиться от чрезмерной государственной опеки. По мнению А. Л. Мухина, корпорации «держатся на некотором расстоянии от Кремля, однако время от времени та или иная “приближается” на долгий или короткий срок, в зависимости от своей полезности команде Путина, которая декларирует приоритет государственных интересов». Сравнивая эту модель с той, что имела место при президентстве Ельцина, О. В. Крыштанов - ская отмечает, что в тот период центров власти было много, а сейчас «маятник качнулся в обратную сторону», в результате чего «восстановилась кремлевская пирамида власти».

Экономист В. May считает, что из трех возможных вариантов экономического развития — «дирижистского», связанного с активным государственным регулированием, «либерального», предполагающего полный уход государства из экономики, и «институционального», основанного на стимулировании предпринимателей и инвесторов к работе на внутреннем рынке, — правительство избрало последний, отвергающий любые крайности. Исходя из этого, автор предлагает не противопоставлять государственное участие в экономике деятельности ФПГ и вертикально-интегрированных компаний (ВИК), а совместить обе тенденции, разработав соответствующие меры макроэкономической и институциональной политики. Их цель — поддержка инвестиционной активности «олигархов» при одновременной нейтрализации любых попыток монополизировать рынки. Только таким образом, указывает автор, мы сможем добиться превращения ФПГ и ВИК в важный инструмент совершенствования рыночной демократии.

Сегодня Россия стоит перед сложным выбором. Либо — окончательное срастание крупного бизнеса с властью и формирование корпоративной модели, опирающейся на государство и воспроизводящей многие черты советского отраслевого монополизма. Эффективность такой модели может быть высокой только в условиях постепенного ужесточения политического режима, вплоть до придания ему определенного набора признаков авторитаризма. Либо — демопонолизация с формированием открытой экономики конкурентного типа. Именно по такому пути в конечном счете пойдет Россия, уверял бизнесменов вслед за В. В. Путиным на Всероссийском форуме промышленников и предпринимателей в Краснодаре в конце января 2008 г. Д. А. Медведев, заявивший, что в XXI в. госкапитализм не может быть эффективным, а создание в России госкорпораций — явление временное.

Со временем будет видно, в какой мере оправдаются подобные прогнозы. Пока же динамика экономического и социально-политического развития России показывает, что процесс формирования корпоративной экономики набрал сильную инерцию, и остановить его может лишь совокупное воздействие многих факторов — внутренних и внешних, экономических, политических и социальных, которые, как свидетельствуют современные российские реалии, едва ли сформируются в обозримом будущем.