Демократический переход в России

В Советском Союзе переход к демократии начался во второй половине 1980-х годов с «перестройки» и «гласности», которые отметили развертывание первой стадии демократического транзита, то есть либерализации. Но в целом противостояние между уходящими и нарождающимися элитами завершилось уже в новом государстве — в Российской Федерации — с принятием в декабре 1993 года Конституции РФ. Казалось бы, конституционный договор в целом определил и продолжает определять общие правила политического взаимодействия элит, ибо все последующие выборы в Государственную думу и избрание Президента России проходили на основе принятых тогда конституционных правил. Однако, по сути, то был не добровольный пакт, но документ, навязанный обществу в ситуации острой конфронтации, которая разрешилась насильственным путем.

В силу указанного обстоятельства вторая стадия демократического транзита в нашей стране фактически не состоялась; подлинной институционализации, то есть передачи власти от группы лиц к совокупности институтов в нашей стране так и не было. В итоге созданные новым режимом институты носили декоративный характер, а доминирование неформальных правил и установлений оставалось определяющей характеристикой политического устройства России вплоть до конца 1990-х годов и, по мнению многих исследователей, продолжает преобладать и сегодня. Помимо этого, отсутствовали и другие базовые предпосылки удачного перехода: не была решена проблема национальной идентичности, не сформировались культурные составляющие транзита, неблагоприятно выглядели экономические показатели. Наконец, не нашла разрешения крайне важная для страны такого масштаба территориальная проблема: не был определен формат взаимоотношений федерального центра и регионов. К концу 1990-х годов федеральный центр прогрессирующими темпами терял рычаги воздействия на ход политических процессов в регионах.

На этом фоне с 1999 года в России начинается оформление контуров нового политического режима, что проявилось, прежде всего, в укреплении силовых учреждений — службы безопасности, органов внутренних дел, армии. Приоритетной задачей провозглашается усиление государства; на смену эйфории по поводу всемогущества рынка и универсальности рыночных механизмов, наблюдавшейся в первой половине 1990-х годов, пришло отношение к государственному аппарату как к самому эффективному инструменту решения экономических задач. С началом нового тысячелетия всесторонне усиливаются авторитарные характеристики российского политического ландшафта: резко падает роль парламента, из правящей группы удаляются наиболее состоятельные люди и представители региональных элит, последовательно ущемляется гражданское общество, активно регулируется деятельность прессы. Новыми свидетельствами авторитаризации режима стали всеобъемлющие изменения в избирательной системе и состоявшийся в 2004 году отказ от прямых выборов губернаторов, изгнавшие из федеральной политики остатки политической конкуренции.

Учитывая отмеченные обстоятельства, сегодня довольно трудно с оптимизмом оценивать дальнейшие перспективы развития в России демократической политии. С каждым годом страна все более явственно приобретает черты политического феномена, который именуют «нелиберальной» или «половинчатой» демократией (“.non-liberal democracy ”или “semi-democracy”) и который представляет собой устойчивую комбинацию демократических и авторитарных элементов (Hague, Harrop 2001: 27—30). Права и свободы граждан в подобных системах поощряются лишь до тех пор, пока это не угрожает интересам режима. Подводя итоги российского демократического транзита, американский политолог Фарид Закария (р. 1964) пишет: «Ельцин почти ничего не сделал для выстраивания в России политических институтов. Фактически, он активно содействовал ослаблению всех конкурирующих с ним центров власти — судов, губернаторов и законодательных 33 органов. Конституция 1993 года, которую он оставил России,

— это настоящее бедствие. Она породила слабый парламент, зависимую судебную власть и президентство вне всякого контроля. ... Путин развил главное, что унаследовал от Ельцина,

— институт суперпрезидентства, а не либеральные реформы» (Закария 2004: 92). Сегодня к этому диагнозу почти нечего добавить.

«Половинчатую» демократию и оценивать можно лишь двойственно. С одной стороны, оптимисты предлагают считать ее закономерным этапом в вызревании подлинно демократической системы, временным «привалом» на пути от авторитаризма к народовластию; с другой стороны, пессимисты видят в ней довольно устойчивый способ управления экономически бедным и социально несправедливым социумом. По-видимому, непоследовательный демократизм выступает своеобразным компромиссом между местными элитами и международными организациями, настаивающими на проведении в экономически слабых государствах либеральных реформ. Подобная система способна воспроизводить себя в течение весьма продолжительного времени. Иными словами, на скорую и бесповоротную демократизацию России рассчитывать не приходится.