Интеграция как всемирный феномен

Термин «интеграция» ассоциируется обычно с процессами, идущими в Европе, то есть с описанным выше Европейским Союзом. Однако региональную интеграцию нельзя считать исключительно европейским явлением. Так, в Латинской Америке первым объединительным проектом был проект Симона Боливара (1783-1830), лидера борьбы за независимость испанских колоний, предлагавшего создание конфедерации латиноамериканских государств ради совместной защиты от внешних врагов и ускорения экономического развития континента. Однако планы «Освободителя» не были реализованы, и первые шаги к здешней региональной интеграции относятся только к началу 1960-х годов. Для южноамериканской ее версии характерно наличие нескольких субрегиональных интеграционных центров, а это означает, что практически каждая страна Латинской Америки является одновременно членом нескольких интеграционных блоков. В 2004 году главы двенадцати государств подписали декларацию, которая провозгласила создание Южно-Американского сообщества наций. В него вошли страны-члены трех группировок: Аргентина, Бразилия, Парагвай и Уругвай из МЕРКОСУР, Боливия, Венесуэла, Колумбия, Перу и Эквадор из Андского сообщества наций, Гайана и Суринам из Карибского сообщества. Кроме того, в качестве ассоциированного члена к ним примкнула и Чили. «Мотором» данного интеграционного движения выступает Бразилия, подход которой основывается на развитии именно латиноамериканской — то есть без участия северных соседей — интеграции.

Активно развиваются процессы региональной интеграции и в Азии, в частности, в рамках таких организаций, как Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и Организация азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). Региональная интеграция «азиатского типа» имеет, прежде всего, экономический характер и не претендует на выстраивание сложной системы наднациональных органов, отличающей, скажем, Европейский Союз. С одной стороны, «азиатский» стиль интеграции можно считать более гибким по сравнению с «европейским» ее типом; для него действительно не слишком типична институционализация и регламентация, но издержки такого подхода состоят в том, что государства-участники не связаны значимыми обязательствами. Еще более рыхлыми в указанном смысле являются интеграционные структуры в Африке. На этом континенте с 1960-х годов работала Организация африканского единства (ОАЕ), а в 2002 году лидерами пятидесяти двух африканских государств было провозглашено создание Африканского Союза, сменившего ОАЕ. Здесь интеграционные процессы носят, по большей части, формальный и поверхностный характер.

Как правило, в политологии и теории международных отношений понятие «интеграция» наделяется позитивным смыслом. Оно ассоциируется с прогрессом, справедливостью, взаимной выгодой, качественным управлением. Между тем, для успеха интеграции, необходимо наличие предпосылок как объективного, так и субъективного свойства. В ряду объективных предпосылок главной выступает взаимодополняемость экономических систем интегрирующихся государств, поскольку экономическая интеграция всегда предшествует политической. Однако не менее важны и субъективные предпосылки; речь здесь идет о доминирующих в обществах ценностях, таких, как культура договора, способность к поиску компромиссов и так далее. Кроме того, успешная интеграция требует определенного равенства и соразмерности сторон, то есть партнерских отношений, а не отношений зависимости, иначе она рискует превратиться в эвфемизм «гегемонии» (Бусыгина 2002). Сказанное хорошо иллюстрируется ситуацией на североамериканском континенте, где одним из препятствий

для углубления интеграции в рамках Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА), объединяющего США, Канаду и Мексику, как раз и выступает «неравновесие» партнеров, оборачивающееся фактическим доминированием США. Многие эксперты видят в этом объединении наиболее противоречивый пример интеграционного процесса в современном мире (Hakim, Litan 2002).