Национализм и культура

Практически все концепции национализма отводят культуре первостепенное место. Причем подъем националистических движений может рассматриваться, с одной стороны, как причина, а с другой — как следствие культурного самоопределения нации. Отталкиваясь от понятия «культура», некоторые исследователи предпочитают говорить о двух разновидностях национализма — культурной и политической. В то время как политический национализм видит свою цель в обретении нацией собственного государства, для культурного национализма государственное строительство второстепенно, поскольку, с его позиций, культурный расцвет вполне достижим и при отсутствии государственности. Конкурируя между собой, эти варианты национализма действуют с переменным успехом, сменяя друг друга, зачастую сотрудничая, но порой и конфликтуя (Hutchinson 1994).

В процессе национальной самоидентификации на первый план выдвигаются именно культурные факторы. Среди них легитимирующие мифы, связанные с ними символы, а также соответствующие модели коммуникации. Благодаря этому обстоятельству выдающуюся роль в становлении того или иного национализма играет интеллигенция, вырабатывающая и распространяющая культурные коды, на которых основывается националистическое мировоззрение. Так, английский социальный антрополог Эрнест Геллнер (1925—1996) прочно связывал возникновение национализма с новой, унифицирующей ролью языка в современном обществе. По его мнению, национализм является «навязыванием высокой культуры обществу, где раньше низкие культуры определяли жизнь большинства населения» (Геллнер 1991: 130). В связи с этим фундаментальное значение в становлении национализма приобретает распространение образования, прежде всего, начального. Школа, наряду с армией, предстает главным инструментом, использованным государством модерна для превращения в национальное государство — нацию-государство.

Практически везде социальным ферментом националистического брожения оказываются небольшие группы интеллектуалов, которые, в свою очередь, действуют рука об руку с местными элитами. «Интеллектуалы дают основные определения и описания нации, лица свободных профессий служат главными распространителями идей и идеалов нации, а интеллигенция — наиболее яростным поставщиком и потребителем националистических мифов» (Смит 2004: 113). Соответственно, народное сознание само по себе националистических настроений не порождает; как правило, национализм привносится в народную среду извне, сопутствуя вдохновляемым элитами процессам модернизации. В данной связи можно говорить о том, что именно национализм творит нации, а не наоборот, как предлагают считать сами националисты. Нации есть продукт национализма, причем как в концептуальном, так и в историческом отношении (Геллнер 1991; Хобсбаум 1998).

Именно в этом русле была выдвинута и развита концепция нации как «воображаемого сообщества». Изобретение новых традиций, повсеместно сопровождающее становление национализма, отнюдь не делает его чем-то эфемерным или нереальным. Напротив, прививка воображения сообщает националистическим конструктам максимальную действенность. Образ национальной общности, непостижимой физически (поскольку члены нации никогда не в состоянии вступить в прямой контакт с большинством своих собратьев), но легко усваиваемой интеллектуально, на протяжении последних столетий позволял миллионам людей «добровольно умирать за такие ограниченные продукты воображения» (Андерсон 2001: 32). Объявление нации интеллектуальным конструктом открывает перед исследователями перспективу разоблачения националистических нарративов, раскрывающего потребности социальных групп, которые извлекают из них выгоду (Смит 2004: 220).