Психологические, структурные, политические теории революции

Опираясь на богатый опыт XX столетия, политическая наука попыталась предложить универсальную трактовку революций, выходящую за рамки классовой парадигмы Карла Маркса. Как правило, в указанной области выделяют три подхода: социально-психологический, структурный, политический (Штомпка 1996; Hague, Harrop 2001). В основе первого из них лежит поиск индивидуальных мотивов, подталкивающих к участию в революционной деятельности. Исследуя Великую французскую революцию, Алексис де Токвиль (1805—1859) отмечал, что тяготы, молча сносимые прежде, становятся нестерпимыми в тот момент, когда перед человеком открывается перспектива более светлого будущего (де Токвиль 1997). Один из наиболее видных сторонников этого подхода, американский профессор Тед Гурр (р. 1936) полагает, что ключом к пониманию революции оказывается понятие «относительного неблагополучия» (relative deprivation). По его мнению, неблагополучие в сочетании с уверенностью в том, что условия человеческого существования хуже, чем они должны быть, выступает главным источником политической нестабильности. Как только люди начинают ощущать, что они имеют меньше, чем должны были бы иметь, происходит революция. Причем неблагополучие должно быть именно относительным, а не тотальным: абсолютная неустроенность означает непрекращающуюся борьбу за физическое выживание и, следовательно, политическую пассивность (Gurr 1980).

Ценность социально-психологического подхода в убедительном доказательстве того, что восприятие людьми собственного положения гораздо важнее, чем само это положение. Вместе с тем, психология объясняет многое, но далеко не все: пробелы в раскрытии институциональных аспектов революции стимулировали разработку альтернативного взгляда, согласно которому причины революций надо искать не столько в мотивах их участников, сколько в структурных факторах. «Напрямую следуя Марксу, эти теории условием революции полагают кризис экономики и политики, который рассматривается ими преимущественно в контексте классовых и групповых отношений» (Кирдина 2003: 482). Как полагает американский политолог Тэда Скокпол (р. 1947), перу которой принадлежит известное сравнительное исследование трех «великих» революций, первостепенная важность здесь принадлежит отношениям макроструктурного уровня — как внутри государства, так и между государствами. Причем с захватом власти революция не заканчивается, как считают социальные психологи, а только начинается, ибо самое важное для новых 182 правителей — это навязать свое видение будущего обществу, включая оппозиционные группы (Skocpol 1979).

Наконец, представители третьей точки зрения, наиболее видным из которых считается американский социолог Чарльз Тилли (р. 1929), объясняют революции исключительно динамикой политических сил и нарушением балансов власти, предопределяющих взаимоотношения группировок, которые конкурируют в борьбе за управление государством. Этот подход наиболее технологичен и с концептуальной точки зрения, на наш взгляд, наименее интересен (Tilly 1978). Столь же непродуктивными в контексте настоящей статьи, вдохновленной установками модерна, представляются многочисленные исследования революции, предпринятые в рамках постмодернизма и потому оставляемые за рамками нашего изложения. [См. статью Постмодернизм.]

Рассматривая совокупность современных воззрений на революцию, нельзя обойти и еще одну концепцию, стоящую отдельно от всех ранее упомянутых. В ее рамках революцию рассматривают эволюционно, а содержание революционных трансформаций сводят к обеспечению преемственности и восстановлению институтов, исторически сложившихся в той или иной стране. У истоков этого воззрения стоял Алексис де Токвиль, отказывавшийся видеть в Великой французской революции радикальный и бесповоротный разрыв с прошлым. Сторонники такой позиции есть и среди современных российских ученых; так, по словам одного из них, «революция является моментом эволюционного процесса, она представляет собой спонтанное возвращение общественных структур к исходной институциональной матрице, деформированной в результате неосознанных действий социальных субъектов внутри государства или под влиянием внешних воздействий. Через революцию... происходит возвращение общества “к самому себе”, к своему собственному пути» (Кирдина 2001). Очевидно, что такая трактовка создает основательные предпосылки для интеграции революционной идеи в консервативную идеологию, исходящую из необходимости постоянного воспроизведения одних и тех же социальных установлений и институтов.