Общественно-политический лексикон

Суверенное государство как политико­территориальный идеал

Подъем и расцвет системы суверенных государств-наций в Западной Европе обычно объясняется важнейшими экономическими и социальными изменениями, которые стали решающими и для организации политической жизни (James 1986). Эта система начала оформляться в период, когда правители приобретали все большую способность контролировать свои территории. С развитием новой конфигурации конкретизировались и организующие ее принципы, причем один из важнейших заключался в том, что главенствующая роль в решении социальных, экономических и политических вопросов принадлежит тому, кто контролирует территориальные единицы, составляющие систему (ван Кревельд 2006: 81—157). Понятие суверенитета стало ключевым для выражения этой идеи. Именно оно оформляло становление отдельных, независимых друг от друга территориальных единиц, которые выступили основными строительными блоками социальной и политической жизни.

Реализация выдвинутой Боденом концепции суверенитета происходила постепенно. Лишь после подписания Вестфальского мира в Европе утвердился такой политикотерриториальный порядок, базовыми структурами которого стали оформляющиеся абсолютистские государства, а также принцип «чья страна, того и вера». Что касается периода, предшествовавшего Вестфальскому миру, то он характеризовался глубокими трансформациями территориальных структур в Западной Европе. Благодаря трудам Бодена во второй половине XVI века определился новый подход к территории как политической категории — идея о том, что правитель государства обладает абсолютной властью над своим доменом. Именно этим наследием стоит объяснять тот факт, что до сих пор «под субъектом, обладающим суверенитетом, ... понимается, прежде всего, высшая власть, стоящая на вершине властной иерархии» (Кокошин 2006: 48). Работы Бодена вдохновили других исследователей, в частности, голландского юриста и политического деятеля Гуго Гроция (1583—1645), описавшего и обосновавшего территориальный порядок, в котором государства оказывались свободными от внешнего контроля. Впрочем, обособленное государство не было единственной территориальной моделью Европы XVII столетия; важную роль в данный период продолжала играть Священная Римская империя, в рамках которой сосуществовали конфедерации, герцогства, графства, вольные города. Однако с течением времени именно независимое территориальное государство становилось все более важной частью концептуализации Европы. Вестфальский мир оказался первой ступенью оформления системы суверенных государств, поскольку составившие его договоры предусматривали соглашение о признании политической автономии территориальных единиц, входивших в Священную Римскую империю. Именно это обстоятельство позволяет современным исследователям называть данный акт «триумфом идеи государственного суверенитета в области международных отношений» (Кокошин 2006: 53).

Период, наступивший после Вестфальского мира, был отмечен относительной стабильностью; усиливалась интеграция территорий (в частности, через начавшееся создание национальных рынков) и складывались интересы территориальных государств как независимых целостностей. Постепенно суверенно-территориальная модель стала единственно возможной формой организации политической жизни. После завершения Тридцатилетней войны одной из приоритетных задач стало поддержание баланса сил между государствами, причем конкретной манифестацией этого явилась разработка формальных правовых принципов, регулирующих вопросы войны и мира. Таким образом, в Европе начало складываться международное сообщество, и, соответственно, не только внутреннее, но и внешнее измерение суверенитета (Кокошин 2006; Шш1еу 1986). Возрастающая способность правителей контролировать собственные домены стала важнейшим политико-географическим сюжетом XVII — начала XVIII столетий, а крупные вестфальские государства превращались в доминирующие центры силы.

Однако новый порядок стал размываться уже в середине XVIII века. К этому моменту многие мелкие и мельчайшие государства Европы были поглощены своими соседями: их правители не сумели эффективно реализовать принципы суверенитета. Крупные политии, в свою очередь, создавали мощные армии, разветвленные управленческие машины и хорошо интегрированные национальные рынки, при этом постоянно конкурируя между собой. Таким образом, укреплялось внутреннее измерение территориального суверенитета, в то время как внешнее, основанное на балансе сил, напротив, ослаблялось. В итоге к XIX веку наполеоновская Франция поставила под вопрос саму идею общеевропейской системы суверенных территориальных государств. В стремлении создать новую, небывалую прежде империю Наполеон (1769—1821) подчинил себе существенную часть Европы, однако даже в апогее его господства некоторые ключевые атрибуты суверенитета по-прежнему сохраняли свое значение.

Наполеоновский период оказался относительно кратким отклонением от вестфальских норм, а после поражения Наполеона участники Венского конгресса 1814—1815 годов восстановили на континенте систему юридически суверенных государств. Уважение суверенитета во внутреннем и внешнем его измерении оказалось главным условием сохранения существующего территориального порядка. Действительно, на протяжении нескольких десятилетий решения, принятые в Вене, «замораживали» любые значительные преобразования политической карты Европы. Однако в долгосрочной перспективе им так и не удалось сдержать подъем новых политических и социальных сил, вылившийся в объединительные движения в Германии и Италии, а также — в более отдаленной перспективе в крах европейских империй.

Важнейшим феноменом XIX столетия явилось становление национализма — доктрины, объединяющей воедино людей и территорию, на которой они проживают. Если до пришествия национализма суверенитет воплощался в правителе, контролирующем свою территорию, то теперь его главным воплощением выступала нация, а политические территории сделались «отражением» наций. [См. статью Национализм.] Вопрос об очертаниях политической карты Европы в очередной раз приобрел ключевое значение с окончанием Первой мировой войны: конструируя после поражения Германии и Австро-Венгрии новый политико-территориальный порядок, державы-победительницы стремились сохранить прежнее от - 230 ношение к суверенному территориальному идеалу. Альтернативный подход тогда был просто невозможен: единственным отклонением от принятого ориентира оказалась Лига Наций, просуществовавшая с 1919 по 1946 год, но ее деятельность имела маргинальное значение. Версальская система, закрепившая в 1919 году итоги Первой мировой войны, была выстроена, фактически, на вестфальском фундаменте и базировалась на принципе национального самоопределения. Еще одна попытка перекроить карту Европы исходя из имперских принципов, предпринятая нацистской Германией в 1939—1945 годах, в ходе Второй мировой войны, оказалась, так же как и наполеоновская, безуспешной, и к середине XX века состоятельность системы суверенных территориальных государств вновь получила подтверждение. Территориальное государство сохранило свою силу, а политическая карта Европы, основу которой оно составило, образовала «несущую конструкцию» современного политического устройства (Бусыгина 2005). Суверенитет сделался практически синонимом территориального государства.