Государства «третьего мира» в концепциях неореалистов

Во времена глобального противостояния в годы холодной войны внимание неореалистов обходило стороной роль так называемых государств «третьего мира». Их роль в мировой политике рассматривалась как малозначимая функция политики СССР и США. Впрочем, к периферийным государствам как самостоятельным субъектам политики не обращались и представители других парадигм ТМО.

Ответ на вопрос, в чем состоит значимость стран «третьего мира», имеет несколько вариантов. По мнению Микаэла Дэша, это связано с тем, что реализм довольно неопределенно говорит о стратегической важности периферийных регионов. Интересно, что еще на заре холодной войны Джордж Кеннан и Уолтер Липпман имели противоположные мнения в отношении стратегии США в «третьем мире». Если Кеннан призывал к сдерживанию СССР, не рассуждая о важности для США различных регионов мира, что и привело к глобальному и тотальному противостоянию, то Липпман был сторонником выделения приоритетных зон влияния. Неореалист Уолтс не признавал заметного влияния стран «третьего мира» на международную политику. Но с другой стороны, согласно его теории и реальной политике, великие державы в условиях биполярности стремились жестко контролировать периферию: «... все, что случается где-либо, становится потенциально делом каждой из них. Биполярность расширяет географический масштаб озабоченности обеих держав».

Между тем за последние десятилетия количество новых государств значительно выросло в основном за счет «третьего мира». В настоящее время в это понятие объединяют не только слаборазвитые страны, но также государства, находящиеся в начальной стадии перехода к либеральной демократии. Россия и Китай по своему статусу считаются близкими к последним. Предполагается, что реформы в них недостаточно устойчивы, политические режимы все еще нестабильны, диспропорции экономического развития сохраняются, а отношения с более развитым Западом слишком асимметричны.

Интерес к странам «третьего мира» диктуется тем, что они способны быстро перейти в состояние хаоса. Нестабильность на периферии, еще называемой «зоной конфликта», все более ощущается в США как основной источник внешних угроз, в том числе в связи с международным терроризмом. Появление новых региональных лидеров, распространение новейших систем оружия, необходимость «стабилизирующего присутствия» США в определенных регионах — все это требует теоретического переосмысления роли стран «третьего мира» и обновления американской стратегии. Проблема в том, что, как и в годы холодной войны, вмешательство в дела этих стран по-прежнему обосновывается необходимостью укреплять доверие к США. Но многие считают, что такая политика не приносила ожидаемых результатов в годы советско - американской конфронтации и имеет еще меньше оправданий сегодня: США просто не хватит ресурсов ввязываться во все конфликты, возникающие на планете.

Стефани Нейман отмечает, что в академическом плане нужно обратить особое внимание на менее развитые государства. Этого требует не только объективное изменение конфигурации международной структуры, но и то обстоятельство, что многие фундаментальные понятия в приложении к ним требуют уточнения. Говорят даже о необходимости появления на свет отдельного направления, «младшего реализма» (subaltern realism), имея в виду изучение этой специфики. Предполагается, что его отличительной чертой должно стать преодоление антиисторизма, столь характерного для структурного реализма.

С точки зрения периферийных государств, анархия международной структуры оборачивается иерархией, которая регулируется великими державами. Что касается тезиса Кеннета Уолтса об относительной независимости внутриполитической иерархии и международной анархии, то применительно к «третьему миру» опять все выглядит наоборот: иерархия внешнего мира зачастую выступает регулятором внутренней политики.

Принцип рационального выбора, основанный на стереотипах западного мира, тоже вызывает сомнения. Страны «третьего», да и вообще незападного мира, представляют собой такое разнообразие культур и традиций, которое далеко не всегда понятно европейцу, как, например, идеология японских камикадзе во время Второй мировой войны. Считать ли ее рациональной? Доколониальная Индия не стремилась стать морской державой, хотя ее влияние и геополитическое положение вроде бы «обязывало» к тому, чтобы контролировать путь от Красного до Южно-Китайского моря. Военные историки считают, что такая политика Индии не имела рационального объяснения, а зависела от религиозно-кастовой системы.

Государства в «третьем мире» не обладают признаками, на которые опирается неореализм: развитые эффективные институты власти, признанные границы, монополия на насилие во внутренней политике. Не случайно некоторые из них называют «квази-государствами». В наследство от колониального периода многие государства получили от великих держав спорные границы, не совпадающие ни с экономикогеографическими, ни с этно-религиозными или культурными. Свои границы они порой не признают уже потому, что их провели государства- империалисты.

По этой же причине инспирированные Западом режимы часто не имеют полной легитимности и политического контроля над своей территорией, что порождает внутреннюю нестабильность. Принцип суверенитета также никогда не играл такой роли, как в Европе, о чем свидетельствует сначала колониальная система, а затем военные интервенции великих держав, которые в отношении периферии все еще остаются правилом, а не исключением. Сюда же относится значительная политическая, экономическая и военно-техническая зависимость от стран Запада.

Поэтому применительно к «третьему миру» понятие «государство» играет относительно меньшую роль, а «цивилизация», «культура», «движение», «партия», «политические силы» — большую. В развивающихся странах политические отношения между негосударственными субъектами важнее, чем межгосударственные.

Категория силы также имеет своеобразие, связанное с тем, что она не имеет столь большого значения, так как эти государства слишком слабы по сравнению со странами Запада. Изменения в их политике гораздо больше зависят не от распределения силы, а от идей. Дихотомия «война и мир» в идеологии «третьего мира» не так актуальна, поскольку он все время находится в состоянии борьбы внутри себя и с великими державами.

Согласно неореалистической теории альянсов, государства вступают в блоки в соответствии с изменениями в перераспределении силы в международной системе. Альянс — это средство защиты от внешней угрозы. Особенность стран «третьего мира» в том, что союзы между ними редки, а те, что были и есть, чаще создавались по инициативе великих держав, как СЕНТО и СЕАТО.

Причина «нетипичного», с точки зрения теории, поведения кроется в том, что государства гораздо больше опасались внутренних, чем внешних угроз. В этом аналитики видят причину политики неприсоединения в годы холодной войны. В случае же внешней угрозы малое государство рассчитывало на помощь со стороны другой супердержавы. Конец биполярного устройства лишил слабые страны источников помощи и защиты, потому что великие державы не имеют значительного интереса к их внутренним проблемам. Международная структура вынуждает слабые государства вести политику баланса сил, но они к этому не готовы из-за своей слабости. Таким образом, они становятся более уязвимыми и со стороны соседей, и со стороны великих держав.

Одной из насущных задач неореализма остается изучение одной из разновидностей малых войн, так называемых внутренних войн, которые появились на фоне драматических изменений международной системы. Это понятие вытесняет прежнее — «конфликт малой интенсивности». К особенностям новых войн относят, во-первых, слабую управляемость и отсутствие сдерживающих факторов типа этики ведения войны, морали, пропорциональности использования силы или соблюдения договоренностей; во-вторых, неопределенность политических целей; в-третьих, в них участвуют довольно аморфные группы людей или политические организации, которые не ищут массовой поддержки населения.

Внутренние войны стоят на пути развития международной экономики и являются источниками массовых миграций населения, гуманитарных катастроф, деградации окружающей среды. Они характерны для наиболее бедных и разоренных стран, так называемых государств - неудачников: Руанда, Сомали, Колумбия, Перу, Сьерра-Леоне, Судан, Эфиопия, Либерия. По своему статусу к ним приближаются некоторые из бывших советских азиатских республик. Внутренние войны менее всего предсказуемы по своим политическим последствиям. Все эти особенности делают проблемным вмешательство США в подобные конфликты. Объяснить причины этих войн невозможно исходя лишь из традиционных постулатов неореализма. Здесь важно учитывать совокупность различных внутриполитических факторов, среди которых религия, идеология, интересы отдельных политических лидеров.

В целом неореализм пока не имеет ясного ответа о том, что лежит в основании политики стран «третьего мира», кроме указаний на хаос и непредсказуемость. Например, тезис Уолтса о связи полярности и стабильности никак не объясняет феномен постоянных войн в «третьем мире», так как для его учения стабильность — это главным образом отсутствие войн между великими державами и способность системы к самовоспроизводству, к возврату в исходное состояние. Стабильность международной системы в целом не означает, что все ее элементы тоже стабильны. Более того, супердержавы порой сознательно способствовали эскалации конфликтов в «третьем мире», не имея возможности для прямой военной конфронтации между собой. Малые войны в Центральной Америке, Анголе, Камбодже, Афганистане были еще одним способом соревнования двух общественно-политических систем.

Среди неореалистов до сих пор нет однозначного отношения к тому, как нужно изучать политику периферийных государств. Одни считают, что теория по-прежнему неприложима к малым странам, другие находят ее частичное подтверждение и видят на этом пути перспективы дальнейшего развития неореализма. Системно-структурный анализ неспособен объяснить поведение периферийных государств, потому что на них в большей степени влияют особые, а не общие условия. В противном случае примеры типа захвата Мальвинских островов Аргентиной в 1982 г. при явном несогласии Великобритании, живучесть режимов Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи, исламской революция в

Иране 1979 г. так и останутся загадками для теории.

Карлос Эскуде предлагает вариант адаптации структурного реализма к проблеме «третьего мира», назвав его «периферийный реализм». Недостатки системной теории Уолтса он видит в игнорировании уровня анализа, соответствующего государству. Для этого среди государств следует различать великие державы, которые сами живут в условиях анархии, но устанавливают иерархию для остальных, и периферийные государства. Среди последних, в свою очередь, есть покорные государства, которых большинство, и «мятежники», стремящиеся жить по правилам анархии, подобно великим державам. Из-за нехватки ресурсов «мятежники» вынуждены жертвовать интересами своих граждан.

Специфика условий сводится к издержкам и предпочтениям государства из «третьего мира» в конкретных исторических условиях. Замысел Эскуде состоит в том, чтобы дополнить структурный реализм Уолтса анализом внешних и внутренних факторов, влияющих на политику конкретного государства. При этом определяющая роль отводится уровню государства, а не структуры. В общем это соответствует идее Уолтса соединять системный анализ международной политики с теорией внешней политики государства, но приоритеты перевернуты наоборот.

К отличительным чертам «периферийного реализма» следует отнести иное толкование анархии. Структурный реализм Кеннета Уолтса берет ее в абстрактном виде, как преобладающий принцип организации международной структуры. Эскуде предлагает рассматривать анархию лишь как характеристику реально складывающихся отношений, снимая, кстати, довольно неудобную для неореализма проблему — как сочетать противоречие интересов государств и возможность сотрудничества. Тогда получается, что анархия существует наряду с упорядоченностью в международных отношениях, причем порядка в реальном мире гораздо больше. Соответственно «перевернутой» логике, отвергается и тезис об относительной независимости внешнеполитической сферы. В ее основе лежат интересы собственной экономики периферийного государства, потому что без этого политическую власть ожидает крах. Таким образом, у Эскуде интересы власти и экономики, формирующиеся на внутриполитическом уровне, движут затем политикой государства на международной арене.

Не только многообразие теоретических направлений американского неореализма, но и проблематика, с которой он сталкивается, ставит вопрос о пересмотре некоторых его принципов. Среди них стремление сводить многообразие международных отношений к политическим; выделение в понятии безопасности военной составляющей как главной; отделение международной политики от внутренних проблем государства, а политического развития от экономического; акцентировать особое внимание на определяющей роли великих держав. Можно говорить об определенном кризисе идейной платформы неореализма, которая находит выражение в попытках авторов прочитать по-иному устоявшиеся положения, дополнить или даже пересмотреть их. Но вряд ли оправдан крайний пессимизм о несостоятельности, устаревании и деградации реалистической традиции в целом. Видимо, правильнее говорить о периоде приспособления теории к динамике изменений современной международной системы, вызванной двумя важнейшими факторами: утратой биполярности и набирающим силу процессом глобализации с многочисленными и не всегда обозримыми последствиями. Последний фактор остается недостаточно изученным не только политическими, но и экономическими науками. Можно ожидать, что следующий качественный этап в развитии неореализма связан с разрешением накопившихся внутренних противоречий и выработкой новых идей и подходов, которые консолидируют реалистическую традицию. Но сегодня ни одна парадигма ТМО не избежала подобных проблем.