Курс истории элитологии

Автор: | Год издания: 2003 | Издатель: Москва: МГИМО | Количество страниц: 302

"Аристократический" и консервативный варианты элитизма.

Начиная с конца 20-х годов развивался и ряд альтернативных фашизму трактовок элитаризма. И с разгромом фашизма элитизм не умер. Фашизм убедительно продемонстрировал миру, во что на практике может вылиться осуществление идей расистского элитизма. Уже во второй половине 40-х - начале 50-х годов в Европе, в том числе и в Германии стал популярен тезис о том, что с разгромом фашизма потерпел крах не элитизм как таковой, а лишь его тоталитарный вариант. Немецкий социолог Э.Ракк объявляет проблему элиты "наиболее насущной германской и европейской проблемой", Г. Драйцель - "центральной проблемой индустриального общества"[140]. Ярым сторонником элитизма выступил бывший министр обороны ФРГ, один из лидеров опоры немецкого консерватизма - ХДС Г.Шредер. В 1955 г. он писал: "Ни общие социальные рассуждения, ни страшные деяния национал-социалис-тической элиты не могут увести нас на ложный путь и заставить придать понятию "элита" только негативное значение". Для Шредера элита - это "меньшинство, которое чувствует себя объединенным общей социальной ответственностью и способно на действия высшего порядка[141]

Еще ранее сформировался так называемый "аристократический" вариант элитаризма, представленный наиболее полно и ярко знаменитым испанским философом, социологом и культурологом Хосе Оргетой-и-Гассетом. Генетически этот вариант восходит к Ницше с его критикой "вульгарной массы", Буркхарду, Шпенглеру. В своей известной книге "Восстание масс" Ортега утверждал, что "человеческое общество по самой сути своей всегда аристократично, хочет оно того или нет; оно лишь постольку общество, поскольку аристократично, и перестает быть обществом, когда перестает быть аристократичным". Собственно, всякое общество представляет собой динамичное единство двух факторов – меньшинства и массы. "Меньшинство – личности особой квалификации. Масса – это собрание средних, заурядных людей... Это люди без индивидуальности, представляющие собой обезличенный "общий тип". Общество, управляемое элитой, и масса, "знающая свое место" – условия "нормального" функционирования общества. Но этой нормы общество придерживалось в прошлом, когда "каждый специальный род деятельности (искусство, политика) выполнялся квалифицированным меньшинством". Масса не претендовала на участие, "она знала, что ей для этого не хватает квалификации, знала свою роль в нормальной динамике социальных сил". Но вот ХХ век взорвал эту норму, массы вышли из повиновения элите, восстали против нее. "...Вся власть в обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не хотят и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уже об обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию, культуру"[142]. Массы вытеснили элиты из традиционных сфер ее деятельности, они "вторглись в изысканные уголки нашей культуры", ранее доступные только ничтожному меньшинству. Ранее массы занимали "задний план социальной сцены, теперь они вышли на авансцену к самой рампе, на место главных действующих лиц. Герои исчезли, остался хор[143].

Та консервативная идиллия, которая, по представлению Ортеги, имела место в прошлом, окончилась. Законное место избранных занимают варвары, чтобы насладиться тем, что было достоянием лишь немногих. "Масса захватывает место меньшинства. Сегодня мы присутствуем при триумфе супердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы при помощи материального давления. Масса, вообразившая себя элитой, несет разрушение". Ибо в обществе есть сферы деятельности, которые "по самой природе своей требуют специальных качеств, дарований, талантов. Таковы государственное управление, судопроизводство, искусство, политика". Упадок элит – трагедия ХХ века. Книга Ортеги – это изложение одного из вариантов доктрины "массового общества» [144].

Ортега жалуется (и не без оснований) на то, что сам смысл термина «элита» опошлен. "Когда речь заходит об "избранном меньшинстве", лицемеры сознательно искажают смысл этого выражения, притворяясь будто они не знают, что "избранный" – вовсе не "важный", т.е. тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к самому себе требовательней, чем к другим... деление общества на массы и избранное меньшинство – деление не на социальные классы, а на типы людей; это совсем не то, что иерархическое различие "высших" и "низших". Конечно, среди "высших" классов, если они и впрямь высшие, гораздо больше вероятности встретить людей "великого пути", тогда как "низшие классы" обычно состоят из индивидов без особых достоинств. Но, строго говоря, в каждом классе можно встретить и "массу", и настоящее "избранное меньшинство"[145] . Таким образом, дихотомия элита – масса – норматив социальной жизни, нарушение этого норматива, вторжение масс в сферы творческой деятельности – сферы элиты – трагедия общества; "когда масса претендует на самочинную деятельность, она тем самым восстает против собственной судьбы, против своего назначения... я и говорю о восстании масс» [146].

Если попытаться квалифицировать Ортегу по политической ориентации, то правильнее всего было бы охарактеризовать его позицию как либерально-консервативную. Было бы естественным предположить, что к его взглядам на соотношение элиты и масс ближе всего – современные консерваторы. Но это не совсем так. Прежде всего дело в том, что современная консервативная идеология не представляет собой нечто единое. Следует различать праворадикальный консерватизм, традиционный консерватизм, неоконсерватизм. Что касается консерватизма праворадикального, он достаточно далек от рафинированного интеллектуализма Ортеги. Его воинствующий элитаризм достаточно примитивен, его политическая программа – твердая власть, сильная элита, способная расправиться с экстремистами и прочими "смутьянами", не очень связывая себя рамками демократических процедур, поставить "на место" иммигрантов, негров, цветных, а также "ленивую чернь". Они бичуют либеральную элиту, которая, как они утверждают, узурпировала политическую власть в странах Запада, контролирует государство и перераспределяет национальные богатства в свою пользу, в то же время бросая подачки низам, как в древнем Риме патриции подкармливали "клиентов"; которая делает "неоправданные уступки расовым, национальным и социальным меньшинствам в ущерб "великому среднему классу". Они за "честную конкуренцию" для вхождения в элиту (а пока больше шансов у выпускников закрытых частных школ и престижных университетов). Лидеры праворадикальных организаций могут позволить себе осуждать элиту "большого бизнеса", разоряющего немонополизированную буржуазию, элиту владельцев средств массовых коммуникаций – "медиакратию". Некоторые ультраправые выступают за то, чтобы "достойная элита" сломала "санитарный кордон" демократии[147] , которая не более, чем "один из мифов ХХ века".

Гораздо респектабельнее элитаризм консерваторов. Американские социологи П.Вирек, Ф.Уилсон утверждают, что основа социальной справедливости - неравное вознаграждение за неравные социальные функции. Элита, таким образом, должна быть вознаграждена в достаточной мере как меритократия - элита заслуг. Очень близки к этим рассуждениям взгляды Д.Белла, Н.Глязера, выступавших против того, что они назвали "чрезмерным эгалитаризмом" современного общества, т.е. необоснованных, с их точки зрения, притязаний масс на равенство с элитой. Этот эгалитаризм, утверждают они, мешает элите эффективно функционировать, и от этого страдает все общество. Опасность массовых эгалитаристских движений видится в том, что их участники требуют равенство результатов, а не удовлетворяются равенством возможностей, провозглашаемым западными демократиями. Власть элиты заслуг представляется им воплощением идеи "справедливого равенства". Консервативный западногерманский социолог Г.Шельский выступает за традиционную элиту" как хранителя порядка и вечных ценностей" против "либеральных новых элит"[148] . Близкие идеи развивает французский консервативный социолог М.Алле, который утверждает: "Элита - группа людей выдающихся способностей, обеспечивающих прогресс". Неравенство, утверждает он, вечно, но "несчастье" в том, что "массы, ослепленные демагогами, увлекаются стремлением добиться тех же прав, что и элиты"[149] . Один из лидеров французских "новых правых" Л.Повель выступает в защиту сильной элиты и строгой социальной иерархии, которые только и могут обеспечить "устойчивый порядок". В своем романе – консервативной утопии "Блюмрок великолепный или завтрак сверхчеловека" он пишет о том, что судьбы человечества направляются "высшими существами, одаренными космической мудростью и напрямую связанными с бесконечным вселенским разумом"; они-то и образуют элиту. По Повелю, неравенство предопределено природой: элитарность и гениальность передаются по наследству и никакая революция не может поколебать элитарную структуру общества; а равенство – это несправедливость по отношению к способным, к элите, ее преступная недооценка. В другой своей работе Повель утверждает, что меритократия, основанная на отборе лучших, была бы наиболее совершенной социальной формой. «Никакое человеческое общество не жило без элиты».

Откровенный элитаризм демонстрировала в США неоконсервативная администрация Р.Рейгана и Дж.Буша ставшего. "Рейганомика" была нацелена на сокращение налогообложения состоятельных граждан, прежде всего экономической элиты, урезывании социальных программ помощи малоимущим, сворачивании контроля над элитой крупного бизнеса. Близкую внутреннюю политику проводил кабинет М.Тэтчер, которая неоднократно предупреждала против "противоестественного равенства", выступая за "здоровый элитаризм"[150] .

Леворадикальный американский социолог И.Горовиц связывает консерватизм с элитаризмом, поскольку тот "стремится утвердить элитаризм как основной социальный закон... Элитаризм, отстаиваемый неоконсерватизмом, лишь количественно отличается от биологической стратификации, пропагандируемой фашизмом... Большая часть населения удобно исключается из политики, право управления естественно выпадает на долю уже правящих классов. Схема элитаризма становится тщательно разработанным оправданием существующего положения вещей"[151].