Курс истории элитологии

Автор: | Год издания: 2003 | Издатель: Москва: МГИМО | Количество страниц: 302

Либеральный, леворадикальный элитаризм. Марксизм и элитаризм.

Поскольку среди элитаристов мы находим практически все оттенки современного политического спектра и ультраправых, и консерваторов, и либералов, и левых радикалов, и социалистов, коммунистов, троцкистов и маоистов, сам термин "элитист" порой искусственно объединяет совершенно разнородных авторов. Но в отношении к проблеме элиты у них часто обнаруживается много общего.

В послевоенный период в западной социологии либерально-демократическая трактовка элитаризма стала наиболее влиятельной и распространенной. Для нее характерно реформирование элитаризма в сторону сближения его с классической демократической теорией. Начало этого реформирования относится еще к предвоенному периоду. Его инициаторами были эмигрировавший из Германии в Англию К.Маннгейм и эмигрировавший в США Дж.Шумпетер. Именно им удалось показать, что элитаризм и демократия при известных условиях совместимы.

Кстати, тут, может быть, уместно сказать о некоторых изменениях в географии элитологии. Если до второй мировой войны центр элитологических исследований находился в Европе, а США были ее периферией (труды Моски, Парето, Михельса начали переводиться там только в 30-е годы, они и послужили стимулом развития элитологии на американском континенте), то после войны положение изменилось: этот центр прочно переместился в США. Там сложилось несколько школ элитизма: "макиавеллиевская", возглавлявшаяся профессором Нью-Йоркского университета Дж.Бернхэмом, и либеральная, возглавленная крупнейшим американским политологом Г.Лассуэллом, выступившая с идеями элитного плюрализма, который она рассматривала как синоним современной демократической теории. К 60-м годам в США сложился структурно-функциональный вариант элитаризма (С.Келлер и др.), в 70-х - 80-х годах - так называемый неоэлитизм. Среди либеральных элитаристов мы также находим большую пестроту точек зрения и позиций. Среди них есть и последовательные монетаристы, рыночники, считающие, что рынок естественно формирует элиту победителей в честной конкурентной борьбе. Однако элитаризм характерен и для неолибералов, сторонников государственного регулирования экономики, которую может спасти от кризисов элита квалифицированных менеджеров и чиновников, способных стабилизировать сложившиеся социальные и политические отношения и институты. Все современные либеральные и большая часть консервативных трактовок элитизма исходят из того, что существование элиты совместимо с демократией, и последняя зависит скорее от качества элиты, от ее открытости и доступности. Поскольку именно Лассуэлл и его школа, объединившая виднейших послевоенных американских элитологов, опубликовавших серию трудов о политических элитах США, об элитном плюрализме и демократическом элитизме, наиболее влиятельна в американской политологии, мы будем ниже специально анализировать эти концепции. Здесь же мы хотели бы обратить внимание на некоторые, так сказать, "периферийные" для элитологии течения – леворадикальный и марксистский варианты элитаризма.

Казалось бы, представители правого политического спектра – это наиболее рьяные элитаристы, а левого и особенно крайне левого – антиэлитаристы. Но эта точка зрения поверхностна, она принимает видимость за реальность; в действительности же все значительно сложнее и запутаннее. Часто левые и ультралевые, которые охотно выдают себя за антиэлитаристов и сделали себе имидж на критике элитаризма, в действительности являются скрытыми элитаристами (и в этом отношении не уступают многим либеральным демократам). Возьмем таких признанных идеологов левых, как Сартр, Маркузе, Фонтэн, Иллич, Роззак. Они охотно мечут громы и молнии против истеблишмента, против привилегий властвующей элиты, которая, обладая собственностью на средства массовых коммуникаций, манипулирует миллионными народными массами, обуржуазивая из сознание. Все это так. Вопрос только в том, кто будет субъектом предполагаемых ими радикальных революционных преобразований? Обуржуазившиеся массы, квалифицированные рабочие, многочисленный средний класс? Нет, массы консервативны, они "вписались" в существующий социальный строй и "безнадежны" как носители революлюционных изменений. Этим субъектом оказывается ничтожное меньшинство общества, радикальная интеллигенция, которая поведет за собой всех угнетенных "обществом потребления" – люмпен-пролетариат, дискриминируемые нацменьшинства, студенчество, не вписавшееся в истеблишмент, одним словом, аутсайдеров этого общества. Но разве это не новый элитаризм а, может быть, достаточно старый элитаризм, ставший идеологией новой элиты или контрэлиты "потребительского общества".

Специфика леворадикального элитаризма, таким образом, заключается прежде всего в том, что это – замаскированный элитаризм, ибо пафосом его является протест против капиталистического истеблишмента. Западные социологи стали писать даже об "антиэлитарном элитаризме", имея в виду, в частности, "новых левых". Известно, что критический заряд "новых левых" направлен против потребительских идеалов, мещанского "довольного сознания", таких черт современного капитализма, как бюрократизация, манипулирование массовым сознанием, бездуховность. Они критикуют правящую элиту капиталистических стран и социально-политическую систему, обрекающие массы на пассивность. Но закономерен вопрос, с каких позиций ведется эта критика? И социологическая расшифровка оппозиционности "новых левых" дает любопытный результат: это критика с позиций тех слоев интеллигенции, которые разочарованы утерей своего былого привилегированного положения, былой элитарности.

Идеология "новых левых" возникла под воздействием таких социальных процессов, порожденных научно-технической революцией, как огромный количественный рост интеллигенции, ее "массовизация", ее все большее расслоение, причем верхушечный слой интеллигенции становится частью правящей элиты, тогда как подавляющее большинство ее все более сближается с низшими соцйиальными стратами. Функции, которые раньше были окружены ореолом исключительности, стали массовидными со всеми вытекающими отсюда последствиями – утратой их носителями былых привилегий (достаточно указать, что заработная плата некоторых крупных групп интеллигенции, например, учителей, значительно уступает плате квалифицированных рабочих). Интеллигенция пролетаризируется, лишается былой автономии, оказывается подчиненной иерархической организации монополистического капитализма. В писаниях многих представителей левой интеллигенции отчетливо звучат мотивы ностальгии по утере былой эзотеричности, исключительности интеллектуала, протесты против его "омассовления". И левый радикализм в значительной мере проявляет себя в качестве идеологии "технократии без власти", элиты аутсайдеров, элиты оппозиционных слоев общества. Ее представители рассматривают народные массы как отсталые, косные, инертные, порой отзываются о них с элитарным презрением, считают, что борьбу с системой, с истеблишментом ведет лишь "критически мыслящий авангард". Не случайно в леворадикальной идеологии двигателем социального прогресса оказывается "активное меньшинство", противостоящее "интегрированной массе" (эта точка зрения характерна для Г.Маркузе, Ж.-П.Сартра, Д.Кон-Бендита, Р.Дебре[152] ).

До эпохи НТР интеллигенция в целом не была включена непосредственно в процесс производства прибавочной стоимости и в значительной мере состояла из лиц "свободных профессий"; с этим было связано осознание ею себя как политически "неангажированного" слоя (отсюда и психология элитарной исключительности). В условиях НТР буржуазная интеллигенция претерпевает серьезнейшую трансформацию: бывший "свободный художник", гордившийся своей исключительностью, превращается в винтик поточного производства. Омассовление интеллектуального труда, ведущее к утере былых материальных привилегий (в сравнении с рабочим классом в первую очередь), вызывает недовольство широких слоев интеллигенции, будущей интеллигенции – студенчества, перспективы которого, прежде всего, в периоды экономического спада и перепроизводства лиц интеллектуальных профессий особенно неясны.

Леворадикальные мыслители фиксируют процесс концентрации экономической, политической, военной власти в руках властвующей элиты, превращающей народ в объект манипуляций, и протестуют против него. Мелкая буржуазия, интересы которой они в значительной мере выражают, недовольна государственно-монополистическим капитализмом, разоряющим многие ее слои и урезывающим демократию (центр принятия политических решений переходит от парламента, где вес мелкой буржуазии значителен, к исполнительным органам, где ведущая роль принадлежит финансовой олигархии и обслуживающей ее технократии). Противоречивость этого идеологического течения заключается в том, что оно, с одной стороны, борется с истеблишментом, допускающим лишь "прирученную оппозицию", функциональную по отношению к системе и снижающую реальную угрозу системе, с другой стороны, ему присущ элитаризм, презрение к "отсталой массе", вера в то, что лишь бунтарский авангард осуществит ломку системы, не останавливаясь перед насилием и по отношению к массам.

Отметим, что левый радикализм порой тесно смыкается с правоконсервативным элитаризмом и переходит в последний. Не случайно некоторые леворадикальные теоретики эволюционируют в сторону консерватизма, как это произошло с так называемыми "новыми философами" во Франции, эволюционировавшими от крикливого антиэлитаризма к достаточно традиционному элитаризму. Один из них, Б.А.Леви в традициях классического элитаризма утверждает, что политическая власть – не надстройка, а основа общества и что поэтому власть элиты вечна. Другой "новый философ", А.Глюксман воспроизводит знакомую нам концепцию о том, что власть элиты опирается прежде всего на идеологию, которую она выработала и в которую слепо уверовала масса.

Марксистские социологи обычно считают, что теории элиты – идеология эксплуататорских классов. Более конкретно высказался Е.Готтшлинг: "элитарные теории - идеологическое выражение господства крупной монополистической буржуазии"[153]. Думается, что их социальная база значительно шире: питательной почвой для них может явиться и мелкая буржуазия, и определенные слои интеллигенции, и шовинистически настроенные "социальные низы", и "рабочая аристократия". Так, некоторые мелкобуржуазные слои и представители среднего класса рассматривают свое положение как привилегированное по сравнению с "низшими слоями" и вырабатывают мировоззрение, которое можно охарактеризовать не столько как элитарное, сколько полуэлитарное или субэлитарное[154]. Ряд представителей этих социальных слоев с завистью смотрят на элитарное положение "верхов" и с презрением на "социальные низы". Из этих социальных слоев правящая элита вербует свою социальную опору.

Мы рассмотрели с позиций элитологии взгляды "новых левых". Но в политическом плане важнее позиция "старых левых", социалистов, социал-демократов на проблему элиты. Эта позиция неоднозначна. Некоторые социал-демократы критикуют элитаризм как недемократическую теорию. Но гораздо большее число социал-демократов признает, что реалии сегодняшнего дня требуют наличия политической элиты, и что разумная позиция социал-демократов – формирование из своей среды политических лидеров, которые могут и должны войти в состав политической элиты. Ряд лидеров социал-демократии, в частности, СДПГ, отмечали близость своих взглядов со взглядами одного из выдающихся философов ХХ века К.Поппером. Нужно сказать, что последний подчеркивал важность контроля общества над элитой. Он писал, что "проблема контроля за контролерами, за опасной концентрацией власти" в государстве в руках элиты - фундаментальная проблема политики, претендующей на демократизм, критикуя при этом марксистов, которые "так и не осознали всего значения демократии как единственного хорошо известного средства осуществления такого контроля"[155] . И этим словам не откажешь в справедливости.

Проблема отношения марксизма и особенно коммунистов к идеологии элитаризма требует специального исследования. С одной стороны, коммунисты прокламировали свой антиэлитаризм. Собственно, их идеология и была направлена против капиталистической элиты. Но, как не раз утверждали российские и западные элитологи, это была идеология контрэлиты, которая в борьбе за власть делала ставку на поддержку рабочего класса. Действительно, этот антиэлитаризм был на уровне пропагандистских лозунгов. В отношении к проблеме элиты особенно явно был виден разрыв между словом и делом, пропасть между "высокой теорией" и "низкой" практикой, между провозглашенными нормативами и действительностью. Поэтому нам придется жестко развести эти элементы "реального социализма". В официальной пропагандистской литературе советского периода картина рисовалась следующим образом: элита (причем сам термин находился под подозрением, предпочитались эвфемизмы) – часть господствующего эксплуататорского класса. Следовательно, она существует лишь в классово-антагонистических обществах. Социализм – общество без эксплуататорских классов, следовательно, общество без элиты. Для существования элиты нет и не может быть социальной базы. Государственные и партийные руководители – это подлинные выразители воли народа, его слуги, они пользуются беззаветной поддержкой масс. Получалось все очень идиллично и супердемократично. Беда лишь в том, что эти построения разительно отличались от действительности. Эта "социалистическая" действительность заключалась в отчуждении народа от политики, которая вершилась номенклатурной элитой, обладавшей огромными привилегиями и фактически бесконтрольно распоряжавшейся судьбами миллионов людей. Итак, в теории – отсутствие эксплуататорской элиты, на практике – тотальная власть партийно–государственной бюрократической элиты, престиж которой в глазах народа катастрофически падал, особенно в 80-х – начале 90-х годов (потому-то в августе 1991 г. никто не встал на защиту разгоняемых чиновников ЦК КПСС и других номенклатурных структур).

Правда, марксистские теоретики признавали, что при социализме – первой фазе коммунистической формации – еще не преодолено социальное разделение труда, что отрицательно влияет на личность, включенную в социальный процесс прежде всего через выполнение своих производственных функций; эта односторонность должна компенсироваться другими формами социальной деятельности – участием в управлении производством и другими социальными институтами. Но в перспективе, с вступлением общества в стадию полного коммунизма, отчуждение масс от политики преодолевается, происходит переход к коммунистическому самоуправлению. Эти положения – в лучшем случае лишь норматив, устремленный в далекое будущее, и его приложение к близкой перспективе – типичное мышление "не в масштабе", а в худшем случае – всего лишь камуфляж всевластия тоталитарной элиты.

Парадоксальность ситуации заключается еще и в том, что хотя концепции элиты возникли и широко распространились в современной западной политологии, дихотомия элита–масса как раз не может раскрыть сложную социально–классовую структуру этих стран, она неминуемо симплифицирует ее, не раскрывает глубину переходов, оттенков. В то же время социальная структура стран так называемого "реального социализма", идеологи которого отрицали применимость к нему категории "элита", как раз была наиболее приближена к схеме элита - массы.

Еще одно уточнение. Сказать, что официальной советской идеологии чужд элитаризм, который существовал лишь де-факто, было бы по меньшей мере неточным. И не случайны вполне элитарные откровения Ленина о "тончайшем слое" партийных лидеров и Сталина о партийных руководителях как об "ордене меченосцев". Теоретической основой нового элитаризма было ленинское учение о партии нового типа, где существует ядро – профессиональные революционеры, партийные лидеры (Джордж Оруэлл назовет затем в своей антиутопии "1984" их "внутренней партией") и руководимые ими рядовые члены, большинство ("внешняя партия", по Оруэллу). В своей работе «Что делать?», заложившей теоретический и организационный фундамент партии нового типа, Ленин упрекает в «наивном демократизме» тех, кто «подчеркивает не необходимость строжайшей конспирации... а "широкий демократический принцип"! Это называется попасть пальцем в небо»[156] . Далее Ленин продолжал: "...организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества – обеспечено и нечто большее, чем "демократизм"[157] . Вспомним, что в этой же работе Ленин развивал вполне элитаристский тезис о том, что рабочий сам по себе не может подняться выше тред-юнионистского уровня сознания, что социалистическая идеология должна быть привнесена в рабочий класс извне, и внести ее может только партия и ее теоретики. И стоит ли удивляться, что в партии "нового типа" в полном соответствии с известным нам законом Р.Михельса сформировался элитный слой руководителей. А когда партия пришла к власти, элитарная партийная структура была воспроизведена в масштабе огромной страны.

Прав был М. Джилас, который видел именно в слое профессиональных революционеров, лидеров партии зародыш и ядро нового класса партийно-номенклатурной элиты"[158] . Впрочем, позже М. Восленский утверждал, что изобретение номенклатуры - профессионального аппарата для управления страной – "заслуга" Сталина, который и превратил его в орудие неограниченной власти. Так или иначе, но генетическая преемственность тут явно прослеживается.

Номенклатурно-бюрократическая элита "реального социализма" носила полузакрытый характер, рекрутирование ее осуществлялось прежде всего в соответствии с критерием верности руководителю и директивам, "генеральной линии" партии и лишь после этого в соответствии с профессионализмом и компетентностью (то есть по принципу формирования "клик"). Итак, те, кто прокламировал непримиримую борьбу с элитой вплоть до ее полного уничтожения, сами воссоздавали элиту, причем в ее худшем, тоталитарном варианте, косвенно подтверждая тезис элитаристов о невозможности общества без элиты.