Курс истории элитологии

Автор: | Год издания: 2003 | Издатель: Москва: МГИМО | Количество страниц: 302

Модели политической структуры США. Неоэлитизм.

В 70-е — 90-е годы ряд американских и западноевропейских политологов (Т.Дай, Х.Цайглер, У.Домхофф и др.) предпринимают фронтальную атаку на плюралистическую концепцию политической структуры капиталистических стран. Они ставя под сомнение, в частности, исходное положение плюрализма о том, что индивид в капиталистической системе может воздействовать на политику государства, участвуя в организованных группах, и что поэтому население «современных демократических стран» инкорпорировано в многочисленные группы и организации. Американская действительность весьма далека от этого норматива, как это было продемонстрировано в ряде эмпирических исследований. Так, исследования известных американских политологов А.Алмонда и С.Вербы показали, что в США только 1% опрошенных заявил, что надеется воздействовать на те или иные решения правительства через свое участие в деятельности политической партии, и только 4% – через различные формальные организации, включая профсоюзы. Таким образом, лишь ничтожное меньшинство «мыслит в терминах плюрализма». Большинство же не верить в постулаты плюрализма, является в своих воззрениях «доплюралистическим» и в общественной практике ориентируется на индивидуальные действия. И дело тут не только в том, что большинство населения «не имеет непосредственного контакта с организациями, которые могли бы обеспечить представительство их интересов». Как доказывают сторонники концепции «массового общества», которую канадский социолог Р.Гамильтон называет «патологической инверсией плюралистической теории», в современных Соединенных Штатах наблюдается как раз тенденция упадка роли автономных организаций, которые в условиях государственно-монополистического капитализма неизбежно бюрократизируются и не снимают отчуждение индивидуума[344]. Более того, сами эти группы, врастая в бюрократическую социальную структуру, служат не защите личности, но, напротив, оказываются дополнительным орудием в руках манипуляторской элиты.

К тому же многие, если не большинство, «добровольных», «демократических ассоциаций в действительности далеко не демократичны (это относится, в частности, и к политическим партиям). «Предположение, – пишет Гамильнон, что формальные организации являются демократическими – одно из главных допущений теории плюрализма»[345]. И, добавим от себя, одно из самых шатких. Критики плюрализма отталкиваются от знакомой нам теории Р.Михельса о том, что в любой демократической организации с течением времени складывается элита, неподконтрольная массе членов организации, и тогда демократическая структура уступает место элитарной. А если ассоциации, формальные организации служат интересам элиты, то, как отмечает У. Домхофф, направление их влияния будет противоположно тому, на которое рассчитывают плюралисты[346].

Подводя итоги критики рассматриваемой концепции, Гамильтон пишет, что «теория плюрализма обнаруживает свою полную неадекватность». В описании того, как работает политический механизм индустриально развитых стран, она оказывается лишь «частично годной». «В лучшем случае, – отмечает он, – можно говорить лишь об ограниченном плюрализме или плюрализме для высшего и высшего среднего классов»[347]. Вот это замечание представляется нам весьма примечательным: «плюралистическая демократия» оказывается демократией весьма ограниченной, ориентированной на верхние страты социальной пирамиды.

К.Прюит и А.Стоун ищут спасение демократии в организациях, ассоциациях, группах, которые квалифицируются ими как посредники между элитой и массами. Тиранические элиты и атомизированные массы вряд ли возможны в условиях активной жизни групп[348], в условиях развитого гражданского общества, пишут они, повторяя концепцию Д.Рисмена, У.Корнхаузера и других плюралистов (хотя сам плюрализм описывается ими в терминах элитного плюрализма, а организации рассматриваются как связь между элитами и неэлитами).

Наконец, многие политологи пишут о несостоятельности претензий теории политического плюрализма на «деидеологизированность», считая, что данная концепция – это идеология защиты капиталистического статус кво; ее идеал –замена классовой борьбы компромиссом различных социальных групп и реформистской деятельностью властей. Гамильтон замечает, что хотя плюралистическая теория «претендует на то, что представляет собой деидеологизированный реализм, она сама обнаруживает себя исключительно полезной и удобной идеологией»[349]. Удобной, разумеется, для существующей политической системы. Ее сторонники представляют плюрализм как систему, регламентирующую конкуренцию заинтересованных групп в рамках буржуазно-демократических институтов и процедур. Все эти участвующие в конкуренции группы принимают общие «правила игры». И лозунг сторонников этого направления — «плюрализм в рамках консенсуса», согласия о сохранении фундаментальных основ системы, таких «правил игры», чтобы демократизм не выливался в «гипердемократию», чтобы он обеспечивал эффективное функционирование существующей политической системы.

Американские политологи Л.Филд и Дж.Хайли пишут, что в течение примерно полувека – с 1925 по 1975 годы – элитарная парадигма мало разрабатывалась, сменившись парадигмой «государства благоденствия», плюрализмом, недооценивавшим роль элит. Зато в последней четверти ХХ века она сменяется элитистской парадигмой, которая становится популярной[350].

Все более явное несоответствие плюралистической модели реальному социально-политическому процессу в ведущих капиталистических странах предопределяет и ослабление ее идеологических функций. Похоже на то, что плюралистическая теория перестает быть тем «фиговым листком» для прикрытия элитарной сущности буржуазной политической системы, каким ей надлежит быть по замыслу ее сторонников. Не случайно в западной социологической и политологической литературе последних лет отмечается, что «поток плюралистической ортодоксии становится все ширящейся критики»[351], что начинается нечто вроде «антиплюралистической революции».

Альтернативными по отношению к плюралистическим концепциям выступают, как мы уже видели, теории элиты. Не случайно критиков плюралистических концепций Т.Дая, Х.Зайглера и близких к ним по своим взглядам социологов называют «неоэлитистами». По словам Дая и Зайглера, они «бросили вызов» плюралистам, «поставив под сомнение эмпирическую обоснованность их теории, а тем самым подрывая их претензии на нормативные предписания»[352]. Не отрицая того, что в американских правящих кругах существуют различные группы со специфическими интересами, они резонно замечают, что различия между этими группами и группировками касаются, в сущности, частных вопросов, тогда как в основных, существенно важных для поддержания существующей социально-политической системы, интересы элитных групп едины; между ними существует, как добавляет У.Домхофф, фундаментальное согласие, базирующееся на общности интересов, проистекающих из того, что они – члены правящего класса.

Книга Дая и Зайглера «Ирония демократии» сопровождается характерным подзаголовком: «Необычное введение в американскую политику». «Необычность» эта заключается в том, что книга «не основана на плюралистической идеологии», что само по себе для американской политической науки – большая редкость. Нужно отметить, что в критике плюрализма авторы занимают достаточно сильные позиции. Но их позитивная программа достаточно скудна: это не что иное, как консервативно-романтическая мечта о «мудрой», «квалифицированной» элите. Ответственность за неэффективность политики авторы возлагают на недальновидных политиканов, лишенных ответственности перед народом, которые прикрывают теорией политического плюрализма свои эгоистические интересы.

К тому же авторы полемизируют друг с другом. Так, Дай считает, что путем реформ в США можно установить подлинно демократическую систему, при которой каждый участвовал бы в принятии политических решений. Зайглер же возлагает надежды на систему «просвещенного лидерства, способного сохранить личные свободы и собственность», отмечая при этом, что «хорошо организованное общество, управляемой образованной элитой, предпочтительнее нестабильности массового общества»[353].

Дай справедливо пишет, что плюрализм в американской политологии – апологетическая теория, «пытающаяся доказать демократический характер американского общества... Она развивалась как идеология примирения идеалов демократии с реальностями индустриального технократического общества». Плюрализм рисует «открытую систему лидерства», которая позволяет выходцам из низших классов подняться в верхние слои общества. Дай показывает, что эти утверждения противоречат действительности, что «огромная власть в Америке сосредоточена в руках горстки людей». Последние представляют собой, по существу, закрытую элиту, причем несменяемую, ибо ее положение не зависит от таких эфемерных явлений, как выборы и смена администрации страны. Подлинная элита США – это Рокфеллеры и Меллоны, а не тот или иной формально избранный лидер. В составе этой элиты ведущую роль играют собственники и высшие менеджеры гигантских корпораций и банков, в нее входят владельцы средств массовой информации, правительственная верхушка (причем ее члены, как правило, сделали карьеру в промышленных и финансовых корпорациях). Однако элитарист Дай не столько осуждает такое положение, бросающее вызов демократической риторике американских политиков, сколько оправдывает его. Установки Дая весьма консервативны. Ссылаясь на то, что «Соединенные Штаты не уникальны в концентрации власти в руках немногих» (такое положение существует и в других странах и может считаться нормой), он выводит необходимость элиты из «общей нужды в поддержании общественного порядка»[354].

С иных, леворадикальных позиций критикуют теорию политического плюрализма Ф.Ландберг и У. Домхофф. Если бы теория политического плюрализма была верна, отмечает Ландберг, если бы важнейшие политические и экономические решения в США были результатом компромиссов между примерно равными по силе конкурирующими группами и каждая группа принимала бы участие в выработке таких решений, тогда наблюдалось бы гораздо большее равенство между различными группами в распределении денег, влияния, престижа. «Если решения, касающиеся распределения основных экономических средств, принимаются сообща, чем же тогда объяснить, что это распределение столь неравномерно? – задает вопрос Ландберг. С позиций плюрализма такое положение необъяснимо. Зато оно вполне объяснимо, если признать, что эти важнейшие для страны решения принимает элита США – магнаты финансового капитала и их ставленники на правительственных постах. Причем «почти все попытки представителей других... элит приобщиться к социально-политическим решениям финансово-политической элиты оказываются тщетными... Вся финансово-политическая элита и ее окружение – это сложное переплетение родственных отношений, наподобие тех, которые связывают старейшие аристократические семьи Европы»[355].

Ответить на поставленный Ландбергом вопрос пытается и У.Домхофф, который показывает, как собственники и менеджеры гигантских банков и промышленных корпораций осуществляют на практике свое господство в США. Он отмечает, что апологетические теории политического плюрализма всячески маскируют политический процесс, посредством которого «правящий класс осуществляет свое господство над правительством». Не в последнюю очередь из-за подобных концепций, которые широко пропагандируются в США всеми средствами массовых коммуникаций, многие американцы даже «не имеют понятия о существовании этого высшего класса».

Итак, действительную власть в капиталистических странах, и, в частности, в США, играет правящий класс – капиталисты, в структуре этого класса доминирующую роль играет монополистическая буржуазия. Но механизм осуществления этой власти достаточно сложен и хорошо закамуфлирован. Определенную роль в этом камуфлировании играют и плюралистические теории. «Плюралисты полагают, – пишет Домхофф, – что различные группы, включая профсоюзы, организации фермеров, потребителей, защитников окружающей среды, имеют возможность влиять на политические решения... и что нет такого явления, как правящий класс Америки»[356]. Подобные утверждения чаще всего представляют собой сознательное искажение действительного положения вещей. В одной из своих книг Домхофф исследует сплоченность правящего класса США, проявляющуюся, в частности, в создании им аристократических частных клубов, куда допускаются лишь «избранные». Важнейшие для страны решения по политическим, экономическим и иным вопросам сначала зреют и обсуждаются в кулуарах элитных клубов и лишь затем проводятся через соответствующие буржуазно-демократические институты, становятся достоянием общественности. Таким образом, массы видят только внешнее действие политики, в процессе которого лишь «озвучиваются» решения, принятые действительной элитой в кулуарах. Именно в интересах правящего класса и осуществляется внутренняя и внешняя политика США, независимо от смены администраций. Политика, которую проводят «команды» президентов США, в действительности определяется этим классом. Таким образом, грубо попираются права американского народа, который фактически отстранен от формирования политики, отчужден от нее.

«Члены этого привилегированного класса, – пишет Домхофф, – как свидетельствуют исследования социологов и журналистов, живут в хорошо охраняемых апартаментах, их соседями являются такие же избранные, они посылают своих детей в частные школы, выводят своих дочерей в свет, посещают клубы для избранных..., их называют «патрициями», «брахманами», «аристократами», «бурбонами» в зависимости от того, как давно они разбогатели»[357]. Вот это-то «избранные», имеющие совершенно отличный от масс доход и ведущие иной образ жизни, и определяют внутреннюю и внешнюю политику США, прежде всего, через организации господствующего класса, которые, с одной стороны, маскируют их власть, а с другой – делают ее более прочной, (ибо, как говорят, власть элиты тем прочнее, чем менее она заметна).