Курс истории элитологии

Конец ХХ – начало ХХI века: продолжение дискусстии.

В 90-х г.г., ХХ века и в первом десятилетии ХХ1 века полемика по вопросу о структуре власти и элит США активно продолжается. В ней можно проследить определенные тенденции, которые в своей совокупности составляют ее третий этап.
Постмодернистская эпоха, как правило, требует перехода от крайних точек зрения к попыткам синтеза, попыткам рассмотрения их не как альтернативных, но по возможности комплементарных, понимания того, что игнорировать мнение оппонента, считать истиной только свою точку зрения – значит занять тоталитпрную позицию навязывания своей идеологии, подавления взглядов других. А может быть, в ином взгляде, ином подходе есть зерно истины, которое не следует отбрасывать, а, наоборот, учесть при анализе проблемы. И действительно, в последние годы идут поиски компромиссов, хотя и не всегда последовательных (когда за компромисс выдается всего лишь некоторая модификация старой позиции). Так, в 1991 году вышло новое, дополненное издание книги одного из видных элитологов США Сьюзен Келлер «За пределами правящего класса. Стратегические элиты в современном обществе»( Keller S. Beyond the Ruling Class. Strategic Elites in Modern Society, Wan Brunswick,1991). В ней, с одной стороны, можно видеть попытку перебросить мостик между плюрализмом и элитизмом – через ввод понятия «стратегические элиты» – понятия нужного, выполняющего определенные объяснительные функции. Но все же если это и мост, то мост не поперек реки (соединяющий плюрализм и элтитиэм), а скорее вдоль нее – уточняющий позиции плюралистов. Равным образом это – псевдомост между понятиями класса и элиты. Можно придраться к самому названию книги Келлер «Beyond the Ruling Class». Стратегические элиты, выделяемые Келлер, это не элиты вне или выше правящего класса, они составляют костяк функций, которые выполняют стратегические элиты в интересах правящего класса. Так что книга, на наш взгляд, должна была бы называться «Within the Ruling Class». Весь пафос книги – в модернизации концепции элитного плюрализма.
Идут поиски компромиссов и в плане сочетания принципов элитизма и демократии, стала влиятельной концепция демократического элитизма. В 90-х г.г. почти не осталось чистых плюралистов, которые бы напрочь отрицали наличие элит в политической системе США продолжали бы вслед за Д.Труменом и Д.Рисменом утверждать, что политические решения, принимаемые властями США – результат компромиссов между группами интересов. Американский социолог Т.Лоуи убедительно показал, что в этих группах интересов формируются свои элиты, которые наиболее активно лоббируют эти интнересы. Одним словом, имеет место уточнение концепции плюрализма, а не синтез его с элитизмом.

Среди сторонников анализа социальной структуры США сквозь призму дихотомии элита-масса происходят еще более существенные изменения. В свое время Миллс и Хантер использовали эту дихотомию для показа недемократичности политической системы США, которую они считали элитарной. Выше мы отмечали, что многие американские социологи, исследующие полемику плюрализма и элитаризма, ошибочно называют Миллса и Хантера элитистами. Миллса и Хантера правильнее называть антиэлитистами. Напротив, Дая и Цайглера можно с полным основанием называть элитаристами. Ведь для них наличие элиты – норматив для любого общества, и Америка в этом отношении не является исключением, для них это пример наиболее эффективной, квалифицированной элиты. Как и Миллс, Дай утверждает, что Соединенные Штаты управляются узкой элитной группой, как и Миллс, Дай – сторонник функционального или позиционного подхода к определению элиты, Наконец, Дай, как и Миллс, критикует плюрализм как ошибочную в целом позицию, во всяком случае, применительно к США, не подтвержденную эмпирически. Но на этом сходство Дая с позицией Миллса заканчивается, и обнаруживаются фундаментальные различия .Если Миллс использовал дихотомию элита-масса в аналитических целях, выступая с позиций обличения американской политики как весьма далекой от идеалов демократии, то Дай исходит из того, что наличие элиты – одно из основных условий организации общества, что нет и не может быть общества без элиты (это бы означало анархию и дезорганизацию), и поэтому вопрос может стоять не о наличии или отсутствии элиты, а о том, качество элиты, является ли она квалифицированной или нет. Наконец, если Миллс выступал с леворадикальных позиций (он был главой новых левых в США, одним из лидеров новых левых в мире в 50-х – 60-х годах), то Дай занимает консервативные позиции, считает, что элита должна управлять обществом (только высококвалифицированная и подготовленная, получившая элитное образование).

Наконец, как мы видели, существует и третья позиция по вопросу о характере американской политической системы – утверждение, что в США существует правящий класс, основу которого составляют финансовая олигархия, владельцы и менеджеры крупнейших корпораций, и которые фактически управляют этой страной. Большинство членов этого класса – наследственные богачи, большинство в детстве посещало элитные, так называемые именные школы, затем – элитные университеты, в основном университеты Лиги плюща {Ivy League}.Они осознавали себя как правящий класс. Сначала социализация происходила в семьях американских богачей, затем в тех самых элитных школах, где им внушалось, что они – особенные, готовящиеся занять высшие, наиболее престижные позиции в стране, затем на очереди были элитные университеты (при этом главное – членство в закрытых клубах этих университетов). Так закладывались неформальные связи, которые порой продолжались всю жизнь, члены этих клубов обычно всегда поддерживали «своих» и надеялись на солидарность соучеников. Это были «свои», «инсайдеры», сохраняющие дистанцию от аутсайдеров. Эти «избранные» охраняются от «простолюдинов» заборами своих имений. В этом кругу браки очень часто заключаются между членами того же класса, их можно назвать «династическими». Члены класса поддерживают связи между собой через закрытые аристократические клубы, где за ужином, за бриджем,. за гольфом они встречаются, где обсуждаются (и часто предварительно решаются важнейшие экономические и политические проблемы, вырабатывается общая стратегия – экономическая, внешнеполитическая и т.д. (с использованием фондов, созданных представителями этого класса , куда входят ведущие экономисты,, политологи, юристы). А затем выработанная программа передается законодательным и исполнительным органам страны, где заседают доверенные люди этого класса и которые «озвучиваются»для широких масс через решения Конгресса, Президента, пропагандируются средствами массовой информации, подавляющая часть которых принадлежит этому классу.

Кто пртдерживается подобных взглядов? В 50-х – 70-х годах это были прежде всего марксисты и неомарксисты Г.Аптекер, Ф.Ландберг, Б. Данэм. Несколько позже близкую точку зрения высказал профессор Калифорнийского университета М. Цейтлин. Но наиболее плодовитым и известным автором, опубликовавшим на эту тему целый ряд монографий, является, безусловно, У. Домхофф[362].

А теперь попытаемся сравнить модели структуры политической власти и элит США, предлагаемые рассмотренными нами тремя направлениями (см таблицу).

Кто же прав из основных дискутантов? Думается, что определенные основания имеет каждая из перечисленных концепций. Плюралистическая концепция привлекает своим генетическим родством с классическими демократическими теориями, с концепцией разделения властей, привлекает своим стремлением конкретизировать эти теории, раскрыть механизм реализации демократических принципов в современном обществе. Традиционная теория демократии, подчеркивая право каждого гражданина участвовать в политическом процессе, лишь декларировала это право, не раскрывала конкретные механизмы этого участия.

Плюрализм стремится сделать теорию демократии более реалистической, он, собственно, и видит свою задачу в том, чтобы выявить конкретные механизмы участия граждан в политическом процессе.

Его сторонники считают, что это свое право граждане могут реализовать, вступая в какую-либо существующую группу давления (pressure group) или создавая новые подобные группы, тем самым получая доступ к влиянию на политику, Отсутствие монополии какой-либо элитной группы на власть, существование противоборствующих центров власти, конкурирующих друг с другом, контролирующих друг друга (полиархическая модель), создает для этого условия и возможности. В американском обществе существует сеть элитных групп с различными программами, которые порой кооперируются друг с другом, порой борются между собой. Власть в обществе представляется диффузной, специализированной. Каждая элита властна в своей сфере, но не во всех сферах жизни. При этом различные элитные группы влияют друг на друга. Эта полиархическая модель привлекательна именно как нормативная модель, она весьма демократична. Однако у нее есть весьма уязвимое место. Главная ее слабость – в том, что плюралистическая модель рассматривается как реализованная в политической системе США.

Вот эту-то слабость и заметили критики плюрализма. Они не отрицают плюрализм как теоретическую концепцию, но они показывают несоответствие политической практики США идеальной модели политического плюрализма. Именно в этом несоответствии и обнаруживаются основания для острой критики плюралистов. На огромном эмпирическом материале они показывают, что реально важнейшие политические решения (как и экономические, как, собственно, и все социальные решения, от которых напрямую зависит жизнь миллионов и десятков миллионов людей), принимает небольшая элитная группа (несколько тысяч человек). Причем образ жизни этих людей качественно отличает от образа жизни подавляющего большинства американцев: они отличаются по богатству, по статусу, по степени влияния на исторический процесс

Рассуждая на уровне политической философии, т.е. делая акцент на нормативность, мы хотели бы отдать предпочтение плюрализму. Но когда плюралисты объявляют, что идеал плюралистической демократии реализован в современных Соединенных Штатах, это не может не вызвать возражений. В описании американской политической реальности, в описании структуры власти в США предпочтение приходится отдать неоэлитистам, которые убедительно показывают, что реальная власть узкой элитной группой, состоящей из нескольких тысяч человек, занимающих руководящие позиции в важнейших социально-политических институтах США.

Но неоэлитисты, на наш взгляд, совершают ошибку, абсолютизируя эту ситуацию, считая ее нормативом, принижая роль неэлитных страт в обществе, прежде всего, народных масс в социально-политическом процессе, имеют тенденцию негативно оценивать эту роль, возлагая все свои надежды на квалифицированную элиту и видя образец этой элиты в современной элите США. Позиция неоэлитистов страдает существенными пороками: утверждение, что именно элита является решающим субъектом политики, означает непонимание того, что в нормативном плане этот тезис противоречит принципам демократии, а вся концепция в целом игнорирует роль народных масс в историческом процессе, является неисторичной, ибо утверждает вечность и неизменность существования элиты как привилегированной социальной группы.

Наконец, серьезные аргументы выдвигают и сторонники концепции существования в США правящего или господствующего класса. Социальное неравенство объясняется не естественным неравенством человеческих способностей, а тем, что собственники основных средств производства, социального и символического капитала общества, составляют господствующий класс общества. Этот класс занимает привилегированное положение в обществе, контролирует экономику политику США, средства массовой информации, и защита своих привилегий – приоритетная ценность этого класса. Очевидно, что перед нами – один из вариантов марксистской и неомарксистской интерпретации политического процесса. Указанная концепция также уязвима для критики. Прежде всего, не может не вызывать сомнения то, что важнейшие решения по политическим, экономическим, социальным проблемам принимает тот самый господствующий класс в целом, который и является главным объектом критики (а затем эти решения навязываются этим классом массам). Нам представляется, что необходимо развести понятия: «высший класс» и «правящий класс». Система элит не совпадает с классовой структурой. Класс не есть нечто недифференцированное целое, нерасчлененное внутри себя, не есть некоторая абстрактная целостность. Интерес правящего класса осознается и выражается прежде всего наиболее активной его частью, авангардом, который опирается на определенную организацию – государственный аппарат, политическую партию и т.д. Под элитой обычно понимают те специфические группы, которые представляют исполнительную властно-политическую часть правящего класса.

Таким образом, отношения между элитой и правящим классом достаточно сложны и неоднозначны. Осуществляя управленческие функции политическая элита не только играет особую роль в жизни общества, но и обретает относительную самостоятельность по отношению к своему классу. И вырабатываемая квалифицированной элитой политическая стратегия – это не только выражение интересов высшего класса. Подобная примитивно-эгоистическая политика неминуемо приводила бы к социальным взрывам и гибели систему в целом и прежде всего ее высшего класса. Оптимальная политика, вырабатываемая политической элитой – это обычно компромисс (в идеале – консенсус) в отношениях между различными классами и слоями общества, что в долгосрочной перспективе более всего отвечает интересам самого высшего класса, потому что пролонгирует существование и развитие существующей социально-политической системы, ставящей высший класс в привилегированное положение. Вряд ли можно согласиться с марксистским тезисом о том, что право – это возведенная в закон воля господствующего класса (К.Маркс). Если бы это было действительно так, это приводило бы к перманентным социальным взрывам, которые невыгодны в первую очередь высшему классу. Думается, что право, как и политика, – это обычно компромисс, учитывающий (пусть в разной степени) интересы основных классов и социальных групп общества и тем самым пролонгирующий существование данной социально-политической системы, пролонгирующей status quo. Итак, труды политологов, анализирующих роль правящего класса в политическом процессе США и утверждающих наличие этого класса, содержат ряд правильных положений. Но это – не вся правда и не только правда. В каждой из рассмотренных нами моделей американской политической системы мы обнаружили и сильные, и слабые стороны.

И завершая анализ основных моделей структуры политической власти и структуры политических элит, мы хотели бы предостеречь от окончательных суждений, могущих звучать как приговор. Решение вопроса о том, кто прав из дискутирующих сторон, не может быть решен абстрактным теоретизированием. Правильность любого решения может быть подтверждена эмпирическими социологическими исследованиями. И при решении исследуемой проблемы мы будем опираться, как на определенный ориентир, на понимания различий между подходом политической философии, делающей ударение на нормативности, от подходов политической социологии, в фокусе внимания которой – описание наличного социального процесса.



* * *



Представляет интерес сравнение российской и американской элитологических школ. Не прост ответ на самый, казалось бы, элементарный вопрос: какая из двух школ старше. Корни российской элитологии, несомненно, глубже, за ней – тысячелетняя история, тогда как американской элитологии – менее четырех столетий. Однако такое сравнение не вполне корректно. Дело в том, что в России традиция элитологических исследований была прервана в ХХ веке на семь десятилетий. Согласно коммунистической идеологии, при социализме нет и не может быть элиты, а, следовательно, нет и предмета для элитологических исследований (это было так же справедливо, как известная реплика: «У нас в СССР секса нет»). Очевидно, что в «социалистических» странах была элита, причем деспотическая, тоталитарная. А эти семь десятилетий были исключительно важными для истории элитологии. В США именно в эти десятилетия бурно развивались элитологические исследования, и американская школа заняла доминирующие позиции в мировой элитологии. А России в конце 80-х – начале 90-х годов пришлось начинать свои элитологические исследования чуть ли не с нуля.

Далее. Было бы легче всего сделать вывод, который лежит на поверхности и представляется самоочевидным: российские элиты были, как правило, авторитарными, американские – демократическими, что российская элита монистична, а американская – плюралистична. Но такой однозначный вывод был бы некоторым огрублением действительности, которая всегда сложнее любой схемы. И российские, и американские элиты в начале своего развития были и авторитарны, и монистичны (пусть в разной степени, американские элиты сравнительно быстро эволюционировали в сторону демократизма и плюрализма, а в России долго и устойчиво преобладали элементы авторитаризма и даже тоталитаризма). Все же правильнее было бы говорить о тенденциях. Несомненно, что в российской политической истории преобладали авторитарно-монархические, автократические и тоталитарные режимы. Соответственно и элиты были востребованы недемократические. А когда в постсоветский период стала востребованной демократическая элита, такой элиты в готовом виде не оказалось, и элитные позиции сплошь и рядом заняла псевдоэлита или квазиэлита.

Напротив, американская политическая система строилась на началах в большей или меньшей степени демократических, ее парадигмой было гражданское общество и демократическая политическая культура (хотя было бы неправильным утверждать, что американская политсистема была на всем протяжении демократическо в нормативном смысле этого слова. Это было бы статической схемой, не раскрывающей динамизм американской политической системы, различные периоды которой весьма различаются с точки зрения соотношения роли и влияния народных масс и элит).

Р.Миллс справедливо связывал особенности американской элиты и элитогенеза с отсутствием этапа феодализма. В отличии от Европы и России американская элита не развивалась на базе феодально-аристократических корней, получив таким образом, несомненные преимущества. Миллс отмечал, что в Европе феодальные корни, феодальные традиции в определенной мере затемняют процесс эдлитогенеза, а в американском варианте процесс элитогенеза проявляется в более чистом виде, социальная структура (и ее элитный слой) в большей мере соответствует способностям и личным качествам членов элиты, на процессе структурализации общества не висят гири традиций европейской феодальной аристократии[363].

Важно еще одно существенное различие в структуре российских и американских элит. В России доминирующей элитной группой в обществе была (и, увы! остается) политико-административная элита (не потому ли в стране так много чиновников и всякого рода «начальников» и так мало талантливых бизнесменов и менеджеров – их давит административная элита и сонм подчиненных ей чиновников). В Соединенных Штатах на большей части их истории определяющую роль в структуре элит играла (и продолжает играть) – со всеми плюсами и минусами такого положения – экономическая элита.

И, поскольку речь зашла о структуре элит, отметим и определенное сходство – в обеих странах культурная элита играет второстепенную роль, порой роль периферийной силы, хотя она должна быть той референтной группой, на ценности которой ориентируется все общество. К тому же в России эта группа оказывается униженной – и в период, когда она подавлялась цензурой, и в период рыночных отношений, когда она неприлично обнищала и не ведет за собой общество, а вынуждена потакать вульгарным вкусам рынка.

Отметим и еще одну общую черту – и в российской, и американской элитологии мы наблюдаем борьбу и противостояние демократических и антидемократических концепций, противостояние элитаристиских и эгалитаристских тенденций. Впрочем, более корректен вывод о том, что как в России, так и в США развитие элитологии происходило в русле трех основных парадигм: элитарной (преимущественно консервативной), либерально-демократической (элитной) и эгалитаристской.(окрашенной преимущественно в левые цвета политического спектра). И если в дореволюционной России преобладали сочинения, написанные в рамках элитарной парадигмы, в Советской – в эгалитарной, в постсоветской – в элитистской, то в США – элитарные ( в начале истории США) и либерально-демократические (элитистские)[364]и весьма слабо представлена эгалитарная парадигма. Вместе с тем, общей тенденцией в обеих странах является движение от элитарной парадигмы к элитистской.

Порой антиэлитаризм, проявляющий себя в обеих странах, оказывается мнимым (скрытым элитизмом), когда его американские сторонники (Д.Рисмен и ряд других теоретиков политического плюрализма) считают, что в подлинно демократической стране не может быть элиты ( а значит, ее как бы и нет), субъектом власти является народ, (хотя они признают факт социальной стратификации, наличие в этой стратификации высшей страты (по разным основаниям – богатству, политическому весу и т.д.). Но особенно скрытый элитаризм проявил себя в СССР в идеологии КПСС, когда в прокламировавшемся «обществе без элиты» оказывался правящий слой, обладающий институционными привилегиями и сосредоточивший в своих руках властные функции.

И для российской, и для американской элиты характерна мессианская идеология, стремление преподать ее остальному миру. Собственно, доктрина «избранности» народа – весьма древняя. Она характерна для древнего Китая (и не только древнего) как «серединной империи», центра мира, рассматривая другие народы как варварские. Подобные идеи характерны и для Древней Греции, и для Древнего Рима. Известно из Библии, что с подобной идеологией выступала элита древнееврейского народа. Кстати, Т.Джефферсон писал, что США – это «новый Израиль», «Земля обетованная», подчеркивая «избранничество» американского народа. Мессианская идеология характерна и для России (вспомним концепцию Филарета: «Москва – третий Рим»), стремление советской элиты навязать всему миру коммунистическую идеологию, проложить человечеству путь в «светлое будущее». Ныне претензии на мессианскую роль характерны для США. Американский внутриполитический элитизм в ХХ веке дополнился элитизмом внешнеполитическим, особенно в конце ХХ и начале ХХ в.в., когда ее элита сочла себя победителем в «холодной войне», единственным мировым лидером. Это подтолкнуло идеологию «избранничества», рассмотрение Соединенных Штатов как элитной страны. Война с Ираком 2003 года показала настойчивое стремление американской элиты экспортировать свою политическую систему в другие страны, имеющие иные традиции и иной менталитет. Термин «элита» стал распространяться и на межгосударственные отношения, «элитными» часто называют страны «золотого миллиарда», которые рассматриваются как субъект мирового процесса, а оставшиеся пять миллиардов – как объект руководства транснациональных корпораций.