Социология: учебное пособие

Во имя каких же целей Макиавелли прощает политическому лидеру его атеизм, имморализм и правовой нигилизм? Иногда на этот вопрос отвечают так: власть. Но это далеко не так. Власть для него не самоценность и не главная цель, а тоже всего лишь средство. Основной же целью для истинного политика-патриота является, в глазах Макиавелли, общественное благо, и в первую очередь создание единого, централизованного государства, обладающего достаточной силой, чтобы преодолевать центробежные тенденции и внешние опасности. Не ради корыстных выгод самовластия, а во имя спасения гибнущей в пучине раздоров цивилизации Макиавелли готов простить все прегрешения против религии, нравственности и права тому, кто сумеет победить феодальную анархию.

Макиавелли — реалист, обладающий трезвым политическим рассудком. Он ясно видит пороки людей, отчетливо сознает, что их способность к свободному волеизъявлению и необычайная, кипучая энергия употребляются в основном во зло. Но если люди неисправимы, а их свобода, не признающая ни религиозных, ни нравственных, ни правовых ограничений, повсеместно переходит в своеволие и приумножает массу зла, бед и страданий, то как быть с идеалами общественного блага? Неужели они недостижимы и обречены вечно пребывать в качестве благодушных и бессильных пожеланий? Неужели из этого тупика нет никакого выхода?

Напряженные и мучительные раздумья приводят Макиавелли к решению проблемы. Если человеческая природа неисправима, то это еще не значит, что агрессивная энергия людей должна быть предоставлена самой себе и творить одни лишь разрушения. Ей можно придать иную направленность. Ее следует устремить в позитивное русло созидания, утверждения твердого социального порядка. И образцом, примером подобного перераспределения естественной человеческой энергии и агрессивности должна стать в первую очередь личность крупного политического лидера. Он должен возглавить процесс закладки надежных основ цивилизованной государственности. Сам, оставаясь таким же, как и все, то есть способным скорее к злу, чем к добру, несущий в себе склонности к порокам и преступлениям, он, тем не менее, должен быть готов ради великой цели употреблять зло во благо. Если у него нет в распоряжении для достижения благих целей столь же благих средств или эти благие средства слишком слабы, неэффективны и практически бесполезны, то ему ничего не остается как действовать, используя то, что имеется под рукой: не брезгуя обманом, предательством, насилием, преступлением.

Макиавелли — прагматик, а не моралист. Его логика реалистична и поэтому окрашена в мрачные тона. Он убежден в том, что бывают исторические моменты, когда необходимо во имя благой цели использовать все доступные средства, в том числе аморальные и противоправные. Зло необходимо использовать и применять ради того, чтобы избежать еще большего зла. То, что неприемлемо в обычных условиях ровно текущей, цивилизованной жизни и стабильного социального порядка, в критических условиях национального бедствия становится допустимым.

Морализаторская критика, упрекающая Макиавелли за его имморализм, как правило, не разграничивала эти реалии — стабильные эпохи и эпохи переходные, кризисные, катастрофические. То, что недопустимо в обычных условиях, для нее оставалось недопустимым и в условиях чрезвычайных. А между тем понять и даже оправдать взгляды Макиавелли можно лишь в том случае, если квалифицировать его доктрину как апологию чрезвычайных средств в чрезвычайных обстоятельствах.

Другая крайность в теории Макиавелли заключается в прямом, недвусмысленном оправдании практики применения неправовых, жестоких, насильственных чрезвычайных средств в нечрезвычайных социальных условиях. Именно эта практика получила название макиавеллизма. Она же бросила на наследие великого флорентийца сумрачную тень, заставляющую потомков с опаской относиться к его доктрине.

Макиавелли, как всякий крупный и неординарный мыслитель, противоречив. Однозначно оценивать его идеи невозможно. Его нельзя отнести ни к гуманистам, ни к циникам, ибо он сочетает в себе качества тех и других. Теоретически обосновав возможность сочетания правомерных целей с неправовыми средствами их достижения, он выстроил дерзкое философско-этическое уравнение. И в этом в полной мере проявился радикализм и авантюризм его ренессансного мышления, не склонного останавливаться ни перед какими препятствиями.