История социологии: учебник

В конце 1880-х — начале 1890-х гг. российский позитивизм (как ранее и западноевропейский) столкнулся с рядом трудностей и противоречий, связанных с натуралистическим и психологическим редукционизмом в социологии. В связи с этим были подвергнуты критике попытки сближения социологии с естествознанием и объяснения социальных процессов с помощью естественнонаучных методов. Возникает антипозитивистское течение в социальной мысли России, "ядром" которого стало неокантианство.

В его теоретико-методологических рамках, наряду с критикой вульгарного натурализма, эволюционизма и механицизма, доказывалось, что общественную жизнь в целом, в России в частности нельзя рассматривать как разновидность естественного, природного процесса. В ней необходимо видеть, с точки зрения неокантианства, в первую очередь культурно-ценностные аспекты человеческого поведения, обладавшие уникальными, неповторимыми особенностями. С подчеркиванием именно этой позиции было связано отрицание единства гуманитарного и естественнонаучного знания и признание доминирующего значения первого. Наиболее яркими представителями неокантианства в российской социологии были Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, В.М. Хвостов.

Возникновение неокантианства в российской социологии, впрочем, вовсе не означало отказа многих авторов, разделявших позиции позитивизма и субъективной социологии, от своих научных убеждений и взглядов. Но в результате появления философско-социологического "антипода" позитивизма — неокантианства стала усиливаться научная аргументация этих взглядов, что в конечном итоге способствовало идейно-теоретическому обогащению российской социологии. Продолжают успешно работать Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский, П.Ф. Лилиенфельд, Е.В. де Роберти, сторонники экономического материализма и др.

Трудности поджидали российскую социологию совсем с другой стороны, они касались ее общественного признания и институционализации. Новая наука в правящих кругах была встречена настороженно, если не сказать враждебно. Одна из основных причин — ее тесная связь с событиями и оценками политической жизни в стране и за рубежом и попытки включения в непосредственную политическую деятельность ряда социологов, особенно тех, кто требовал революционного ниспровержения существующего строя. Кстати, именно тесной связью с реальными политическими процессами и действиями отличалась российская социология (по крайней мере, ряд ее представителей, что бросало "тень" на всю науку) от западной, поскольку последняя формировалась в постреволюционных условиях и не была ориентирована на радикальное преобразование власти.

У российской социологии долгое время не было своих журналов, кафедр в университетах, профессиональных сообществ и учреждений. Вместе с тем печатались книги социологов — при условии благополучного прохождения ими цензуры. Переводились на русский язык и издавались работы зарубежных социологов — также при соблюдении этого условия. Однако, если обнаруживалось их "враждебное действие на умы", книги могли быть изъяты и уничтожены. Ранее, в главе о психологическом направлении, уже писалось о судьбе русского перевода второго тома "Динамической социологии" Л. Уорда, сожженного по специальному решению царского правительства, члены которого сочли эту книгу подрывной и враждебной его устоям. Сам Уорд, по словам Ковалевского, был уверен в том, что поводом к сожжению послужило смешение "динамизма" с динамитом.

Многие представители российской социологии были вынуждены работать и публиковаться за рубежом. В исследовании "Социология на Западе и в России" Ковалевский описывал случай, имевший место с ним на границе в начале XX в. при его возвращении на Родину. Жандармский полковник обратился к нему со словами: "Нет ли у вас книг по социологии? Вы понимаете... в России — это невозможно" [Кареев. 1997. С. 102). Когда в 1908 г. при создании частного Психоневрологического института (во главе с академиком В.М. Бехтеревым) в нем была открыта первая в России кафедра социологии (ее возглавляли сначала М.М. Ковалевский, затем Е.В. де Роберти, позднее — П.А. Сорокин и К.М. Тахтарев), министр народного просвещения Шварц заявил на приеме, что социология — это предмет, который компрометирует учебное заведение. Термин "социология" так и не прижился в дореволюционной России. Чтобы преподавать эту дисциплину в рамках учебного плана и включать ее в программы учебных заведений, для социологии подыскивались слова-заменители.

Тем не менее, результаты работы российских социологов были налицо. Они получили общественное признание за рубежом, где не только издавались их книги, но и проходили под эгидой Международного института социологии первые международные социологические конгрессы с участием российских ученых. Трое из них — Ковалевский, Лилиенфельд, Сорокин — избирались в разное время президентами института. Это свидетельствовало о международном признании российской социологии. Росту ее популярности и авторитета способствовало создание Ковалевским и де Роберти в 1901 г. в Париже Высшей Русской школы общественных наук. Обязательным предметом в ней была социология, занятия же вели ведущие российские и западные ученые. В деятельности школы, по существу, отрабатывалась первая модель российского социологического факультета. Но школа, к сожалению, просуществовала недолго (до 1905 г.) и по требованию царского правительства была закрыта.