Социология: учебное пособие

В природном, социальном и духовном мирах объективно существуют исходные онтологические оппозиции: возникновение — разрушение, совершенствование — деградация, конвергенция — дивиргенция и т. д. Человек, знающий об их существовании, волен сознательно направлять свои практические и духовные усилия в любое из возможных русел, то есть быть зачинателем и разрушителем, творцом и преступником, стремиться либо к общению, либо к самообособлению от социального окружения, пребывать в пределах общепризнанных нормативных сфер или устремляться за черту дозволенного.

Трансгрессивность в качестве способности человека переступать черту дозволенного или привычного двойственна. Как творческой личности, так и преступнику могут быть равным образом присущи ум, изобретательность, находчивость, решимость, готовность к риску, дерзость, воля к самоутверждению, завышенная самооценка. Эти качества имеют как позитивное, так и негативное измерение. Они могут сопутствовать проявлениям как благой воли, так и воли злой, преступной. С одной стороны, они позволяют человеку устремляться за пределы известного к неизведанному, открывать новое, создавать нечто, ранее не виданное, чего нет в природе. На этом пути возникают самые разные продукты человеческого творчества, появляются изобретения, художественные шедевры, совершенно новые формы мирообъяснения, научные открытия, философские модели мироздания. Но те же самые свойства способны порождать негативные социальные последствия. Как склонность к нарушению существующих норм, к их "переступанию", трансгрессивность может проявляться в совершении аморальных и противоправных действий. Эта двойственность трансгрессии со всей очевидностью представлена в личности гетевского Фауста. Ее Шпенглер обозначил как "фаустовское начало", или "фаустовскую душу" западной цивилизации.

Предрасположенность к трансгрессии имеет врожденный характер. Она проявляется как тяга к запретному, страстное влечение к нарушению ограничений, воздвигнутых социальными нормами. Об этом свидетельствуют данные уже детских психологов. Вот всего лишь один характерный пример. Ребенок в возрасте одного года и семи месяцев поднимает что-то с пола и берет в рот. Его за это ругают. Спустя некоторое время он нарочно делает вид, будто что-то поднял и положил в рот. В ответ на крик матери он смеется. После этого он много раз повторяет эту шалость. Ему явно нравится совершать то, что запрещено, и при этом не быть серьезно наказанным.

В макросоциальных масштабах человеческая активность обнаруживает себя тройственным образом. Во-первых, она может быть направлена на совершенствование социального мира. В результате этих усилий возникли и развиваются цивилизация и культура. Во-вторых, она может быть направлена в сторону разрушения существующего порядка вещей, и тогда ее результатами оказываются преступления, восстания, революции, войны. Не исключен и третий вариант, как противоположность двум первым. Его суть в стремлении людей сохранить существующий порядок вещей в неизменности. У каждого из этих трех вариантов социального поведения, позитивного, негативного и консервативно-охранительного (способного быть и позитивным, и негативным) имеются свои сторонники и проводники, и все они в различных видах и пропорциях присутствуют в каждый отдельно взятый момент в жизни конкретной общественной системы.

Способность к трансгрессии, присутствующая в социальных субъектах, — это их начиненность колоссальной энергией, которая может их подвигнуть на самые дерзкие деяния. То, куда эта энергия будет направлена, на творческое созидание или разрушение, зависит как от влияния социальной среды, так и от направленности человеческих мотивов, от тех идей, целей, идеалов, которыми руководствуются люди. Человеком может владеть воля к созиданию, творчеству, совершенству. Но он же может оказаться во власти стремления к власти, разрушению, преступному насилию. В процессе развития цивилизации и культуры человек создал множество художественных, философских и научно-теоретических оправданий и обоснований своего права на трансгрессию. Шекспир, например, писал:

Дерзать не смея, мы теряем то,

Что нам могло принадлежать по праву.

А в одной из новелл Кафки раскрывается трагический смысл судьбы человека, не решившегося перешагнуть черту запрета. Подойдя к символическим воротам, он услышал от стражника, что вход запрещен. Остановившись в нерешительности, он остался в ожидании. Прошли годы, и вот, уже умирая, он спросил, почему никто больше не пытался пройти в эти ворота. И стражник ответил, что этот вход предназначался только для него, только он один имел право пройти через ворота. Однако у того не нашлось для этого необходимой капли решимости.

Смысл этой притчи глубок: человек рискует, проявляя трансгрессивность, но он еще более рискует, если страшится ее проявить, приобретая в наказание за нерешительность негативный итог в виде несостоявшейся судьбы, неосуществленного предназначения, не обретенного смысла жизни.

В тех случаях, когда поведенческие реакции индивидов при их выходе за рамки общепринятых стереотипов не ущемляют и не оскорбляют других людей, в праве и правовой регуляции нет особой надобности. Для того чтобы право возникло и начало интенсивно развиваться, необходима была существенная антропологическая метаморфоза. Должна была появиться в качестве не просто типичной фигуры, а стать главным действующим лицом в пространстве социальной реальности трансгрессивная личность, способная, руководствуясь своей свободной волей, в равной мере и подчиняться нормам, и нарушать их.

В античном мире трансгрессивность превратилась из исключительного свойства, каким она была в условиях патриархального общества, в типичную, массовидную черту социального поведения большинства индивидов. Из аномалии она превратилась в своего рода норму.

Ответной реакцией социума явилось выдвижение контрмер регулятивного характера, создание дополнительных организационно-управленческих средств, призванных уравновешивать, а при необходимости и блокировать те формы трансгрессивного поведения, которые явно угрожали социальному порядку. Норма права становится типовой моделью реагирования социума на столь же типовую, многократно повторяющуюся форму деструктивной активности индивидов.

Показательно, что трансгрессия при своем первоначальном укоренении оказалась отличительным признаком в первую очередь западного человека. Не потому ли право развивалось так интенсивно в первую очередь в Европе? Восток, где трансгрессивность не приняла столь резких форм выраженности и столь массового характера, не знал такого же интенсивного, как на Западе, развития права" и правовых институтов. Восток гораздо дольше Запада придерживался традиций древней мудрости. Мифологический космологизм завещал последующим поколениям " взгляд, согласно которому человек всегда должен помнить о том, что он — всего лишь малое звено в системе космического миропорядка. Пытаясь преобразовывать социальные устои, он тем самым покушается на устои мироздания, то есть берется за реше ние чреватой многими непредсказуемыми последствиями задачи. Его трансгрессивные наскоки обречены разбиваться о неодолимую прочность мировых устоев.

Многие западные мыслители с опаской относились к свойствам человека, которые мы обозначаем общим понятием трансгрессии. Так, Лейбниц полагал, что человек не должен роптать на непорядок в мире и пытаться изменить его своими активными усилиями. Мудрое провидение все устроило таким образом, что все дурное — это либо кажимость, либо условие появления будущего добра. Поэтому человек обязан оставаться в рамках сущего.

Гегель писал об иронии истории, обнаруживающей, что действительные результаты человеческого активизма непростительно часто оказываются противоположными ожидаемым и в итоге не уменьшают, а увеличивают меру несовершенства социального порядка.

Восточно-славянское трансгрессивное сознание, идущее по стопам западного в замыслах переустройства социального мира, отличается еще более явным отсутствием чувства меры. Рассудочный антропоцентризм и революционные амбиции заставляют его разрушать в гораздо большей степени, чем созидать. Не случайно, как утверждал Л. Шестов, одна из любимых мыслей Достоевского заключалась в том, что человеку разрушение так же дорого, как и созидание.

На протяжении социальной истории трансгрессивность индивидов и масс имела "пульсирующий", "мерцающий" характер. Временами она вспыхивала с большой силой, а временами затухала. В жизни каждой социальной системы и конкретного, группового или индивидуального, социального субъекта тоже чередуются эти периоды вспышек и затуханий трансгрессивной энергии.