§ 1. СУЩНОСТЬ И ПРИРОДА ПОЛИТИЧЕСКОГО ИЗМЕНЕНИЯ
Понятие политического изменения
Контекстуалистский подход
Институционалистский подход
Типы политических изменений
Понятие политического изменения
В современной политологии проблематика политических изменений особенно активно стала разрабатываться с 50-60-х гг. XX века под влиянием процессов деколонизации и образования независимых государств 'третьего мира'. Но истоки размышлений о переходных процессах и изменениях в политической жизни уходят корнями в глубину веков. Например, еще в XIX веке А. де Токвиль в своих работах 'О демократии в Америки' и 'Старый порядок и революция' обосновывает идею воспроизводства некоторых авторитарных механизмов управления при преобразовании отживших структур 'ancien regime' в демократические институты2.
Возникает закономерный вопрос о том, как же определить само родовое понятие 'политическое изменение'. Во-первых, политическое изменение представляет собой специфический тип социальных изменений, связанный прежде всего с переменами в механизме властной регуляции общества. Политическое изменение несет на себе самые общие социологические характеристики любого социального изменения, но ими, конечно же, не ограничивается.
Во-вторых, политические изменения связаны с трансформацией внутри институциональных структур или же с их качественной заменой, обусловленной преобразованиями социальной среды (экономическими и духовно-культурными переменами, сдвигами и балансе социальных сил и т.д.)3. В итоге можно сформулировать следующее рабочее определение анализируемого понятия: политическое изменение это трансформация политических институтов, связанная со сдвигами в балансе социальных акторов, с изменением их потенциалов и позиционной расстановки политических сил, которые обусловлены экономическими, духовными, культурными, международными и внесоциальными факторами.
Выше нами уже рассматривалась общая структура жизнедеятельности политических институтов, которая включает в себя три основных компонента: идеальную модель (институциональный дизайн, включающий нормы и ценности); процесс общения (многосторонние взаимодействия); и организованную, структурно иерархизированную общность людей. П. Штомпка, в свою очередь, считает, что социальные изменения происходят на следующих элементарных уровнях 'социокультурного поля': 1) идей (идеологий, теорий и т. д.); 2) норм и ценностей; 3) взаимодействий и организационных связей и, наконец, 4) интересов и статусов4.
Если же попробовать синтезировать существующие подходы к разработке общей модели социально-политических изменений, то можно выделить следующие элементы их структуры и внешней среды, соотносимые с элементами структуры публичной власти (см. ранее) и служащие критериями для сопоставления разных переменных величии в каждом отдельном случае. Во-первых, это идеальные схемы и духовные образы политики (идеи, стереотипы, установки и т. д.); во-вторых, социокультурные символы, ценности и нормы, определяющие правила политического общения; в-третьих, иерархия социальных акторов по статусам, рангам и интересам; в-четвертых, материальные и другие коллективные ресурсы, по поводу которых происходит политическое общение; в-пятых, устойчивые взаимодействия, организационные связи и институциональные формы общения между людьми и, в-шестых, факторы международной и внесоциальной среды. Эта обобщающая структурная модель даст возможность интерпретировать различные изменения в современной политической жизни, ее институциональной организации и социальной среде.
Посредством предложенной теоретической модели можно описывать самые разные политические изменения. Например, для понимания природы политико-институциональных изменений в России в период с конца 1980-х по начало 1990-х годов можно привлечь анализ факторов, связанных с кризисом советской идеологии (идеалов и моделей); кризисом легитимной поддержки режима и коммунистических символов (ценностей и норм); кризисом социальной мобильности (статусов и интересов); кризисом в освоении ресурсов и распределении необходимых благ и товаров (ресурсный дефицит); кризисом, связанным с неэффективностью и ненадежностью организационно-управленческих отношений (организационных связей и взаимодействий), и наконец, с давлением внешней среды, обусловленным гонкой вооружений и международной конкуренцией с ведущими странами Запада.
В вопросе о значении институциональной структуры и ее внешней среды для политических изменений сложилось два основных подхода, 'контекстуалистский' и 'институционалистский', различающихся в выделении 'ведущей' и 'ведомой' ролей для указанных детерминант и им соответствующих механизмов детерминации происходящих перемен.
Контекстуалистский подход
Первый подход связан с идеей 'первичной' роли 'социального контекста', 'внешней среды', то есть социально-экономической, социокультурной и прочей обусловленности всех развертывающихся политико-институциональных изменений. В силу этого положения не может быть никаких серьезных политических перемен, например, без определенного изменения в уровне и темпах экономического развития. Любопытно, что в широких рамках данного подхода переплетаются позиции марксистских (западный марксизм) и немарксистских авторов (Р. Арон, Р. Даль, Б. Рассет, С. Липсет и др.). Марксистская парадигма политических изменений исходит из идеи их детерминации экономическим базисом общества (прежде всего, производственными отношениями) при относительной самостоятельности и активной роли политической надстройки (государства и т. д.). Согласно марксистской логике способ производства и формы собственности определяют в конечном счете классовую структуру и расстановку социальных сил, которые в соответствии со своими материальноэкономическими интересами, в свою очередь, задают направление изменений политических организаций (государства, партий и пр.). Внеэкономические, духовные и культурные факторы в силу этого играют 'вторичную', подчиненную роль.
На несколько иных позициях стоят западные либеральные политологи, которые также принимают во внимание динамику и уровни социально-экономического развития при выяснении причин и природы политических изменений в развитых или развивающихся странах. Например, С. Липсет еще в конце 50-х годов поставил вопрос о зависимости становления демократических институтов от уровня экономического развития и темпов индустриального роста, отмечая при этом, что 'чем больше нация преуспевает экономически, тем больше у нее шансов для того, чтобы она стала нацией демократической'. Для обоснования этого тезиса С. Липсет привлекает такие социально-экономические показатели, как уровень валового национального продукта на душу населения, качество образования, степень урбанизации, индустриализации и т. д. Сопоставляя уже в начале 90-х гг. динамику демократизации политических институтов в 113 странах мира, он вместе с двумя соавторами делает вывод о том, что 'экономическое развитие страны, высокий уровень совокупного общественного продукта (GNP) на душу населения неразрывно связаны с политической демократизацией страны'5 .
Анализируя приведенную выше таблицу, вслед за С. Липсетом и его коллегами можно обратить внимание на то, что удельные показатели авторитарных режимов понижаются в пропорциональной зависимости от повышения душевого ВНП. Если же сравнить экономические показатели стран уровня 'ниже' и 'выше среднего', то нетрудно заметить, что количество стран с 'несвободным' (авторитарным) режимом пропорционально уменьшается, а число стран со 'свободным' (демократическим) режимом, наоборот, увеличивается. В то же время идея экономической обусловленности политических изменений нередко подвергается сомнению. 'Изменения социального и экономического порядка, даже такие, которые мы воспринимаем как качественные, сами по себе не ведут непременно к качественным же изменениям государственного строя и политической культуры. Государство не разбирается на составные части и не складывается всякий раз в ответ на них, оно эволюционирует, растет, деградирует, иногда - то и другое вместе'6,- отмечает российский политолог A.M. Сашин.
Существенным фактором, обусловливающим политические изменения, является также и социокультурная динамика в различных странах. На изменения в политических отношениях и государственных институтах влияют религиозные, моральные, идеологические и этнопсихологические ценности и традиции. Французский политолог Ж. Блондель по этому поводу отмечает, что после II мировой войны, колониальные страны, пережившие британское культурное влияние, быстрее адаптировались к демократическим институтам, чем государства, которые были колониями Франции, Португалии, Нидерландов или Бельгии. Для политических изменений страны большую роль играет степень ее 'культурной секуляризации' (Г. Алмонд, Д. Пауэлл), связанной с пропорцией между верованиями и установлениями, рационально-аналитическими и иррационально-аффективными компонентами оценки населением страны тех или иных политических реформ, государственных мероприятий и т. д.
Институционалистский подход
Второй, институционалистский, подход к ана-
лизу природы и механизма детерминации политических изменений переводит акценты с их 'внешней среды' на 'внутреннюю' структуру политической жизни и государственных институтов (С. Хантингтон, Т. Скокпол, Д. Марч и др.). Одна из наиболее серьезных попыток объяснения природы политических изменений при помощи анализа их институциональных механизмов была предпринята в известном исследовании С. Хантингтона 'Политический порядок в изменяющихся обществах' (1968). Политические институты здесь представляют собой форму морального консенсуса, организованного согласования интересов и соединения на этой базе линий поведения различных социальных акторов, соотношение сил между которыми постоянно меняется. Возможны самые разные колебания внешней, социальной среды, экономические кризисы и общественные волнения, но все зависит от эффективности и адаптивной реакции институциональных механизмов, их силы и способности управлять страной, поддерживать в ней стабильность. Характер и успех социальных изменений прежде всего зависят, таким образом, от уровня политической институционализации страны.
С. Хантингтон выдвигает довольно оригинальную концепцию, согласно которой политическая стабильность (или нестабильность) определяется в каждой стране соотношением темпов социальной мобилизации, степени гражданского участия - с одной стороны, с темпами институционализации и оптимизацией уровня организации - с другой. В развивающихся странах постоянно происходит отставание институциональных перемен от экономических изменений (индустриализации, урбанизации и пр.) и, соответственно, от темпов роста социальной мобилизации и политического участия населения. 'Политическая стабильность, как нами было доказано,- отмечает С. Хантингтон,- зависит от отношения институционализации к участию. Если политическое участие возрастает, то для поддержания политической стабильности необходимо усиление комплексности, автономности, адаптивности и интегративности политических институтов общества'7. При этом С. Хантингтоном здесь вводятся в оборот критерии институционализированности политики, определяющие уровень развития и степень эффективности тех или иных институтов, которые он располагает по четырем дихотомическим оппозициям: 'адаптивность - ригидность'; 'сложность (комплексность) - простота'; 'автономность - субординированность' и 'интегративность - разъединенность'. Далее это и позволяет ему оценивать характер и вектор политических изменений в развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки.
Изменения в государственных институтах могут осуществляться достаточно автономно от их социальных и экономических условий, несмотря на существенную роль последних. Профессор Гарвардского университета Т. Скокпол обосновывает это базовое положение в монографической работе 'Государства и социальные революции: Сравнительный анализ Франции, России и Китая' (1979), доказывая на материале трех великих революций (французской 1789 г., российской 1917 г. и китайской 1949 г.), что в эпоху острых политических кризисов именно новые государственные органы, автономные в основном от классового контроля 'снизу', осуществляют роль субъектов основных социально-политических изменений. Во всех трех революциях политические лидеры заранее предполагали, а затем пытались осуществить революционные изменения прежде всего с помощью захвата и использования государственных органов, после чего следовала общая консолидация административно-бюрократического режима8. Таким образом, ведущую роль субъекта подобных политических изменений играла элита и бюрократия, опиравшиеся на контроль основных институтов государственной власти.
Вместе с тем история государственных институтов заставляет все же задуматься над вопросом об ограниченных возможностях сознательного и целенаправленного осуществления отдельными субъектами радикальных политических преобразований по заранее намеченному плану. Ведь далеко не всегда (если вообще в полной мере это случается) задуманные революционные программы и планы реформ, намеренные действия по их выполнению, приводят политиков к ожидаемым институциональным результатам в широком объеме и предполагаемом виде. Нередко бывает вообще все наоборот. Вместо социалистического и народного государства рабочих и крестьян, задуманного большевиками во главе с В. И. Лениным, россияне получили тоталитарную и бюрократическую диктатуру, а вместо 'гуманного социализма' М. С. Горбачева получился 'номенклатурный капитализм'. 'Трудности в любых изменениях политических институтов общеизвестны. Например, в большинстве западных демократий практически очень редки или вообще неизвестны заблаговременно спланированные попытки проведения масштабных структурных реформ законодательных органов'9,- отмечают сходный же момент сторонники концепции 'нового институционализма' Д. Марч и Д. Олсен в работе 'Вновь открывая институты' (1989). Чаще всего политические изменения выступают интегральным продуктом взаимодействия социальных сил и политических институтов, спонтанных и сознательных действий, объективных и субъективных факторов, макрострукгурных перемен и совокупности микроакций, а также активности внутригосударственных и международных структур.
Весьма существенную роль в генезисе внутриполитических изменений играют международные отношения и структуры, На возникновение революционного кризиса 1917 года в России повлияли неудачи в I мировой войне, а на падение военной диктатуры в Аргентине - ее поражение в вооруженном конфликте с Великобританией за Фолклендские острова. Т. Скокпол выдвигает даже гипотезу о том, что современные социальные революции вообще происходят в странах, занимающих в системе международных отношений невыгодную геополитическую и военную позицию. Важное значение в инициировании и исходе многих внутриполитических изменений в отдельных государствах играет официальная и 'теневая' деятельность транснациональных компаний и международных банков10. Например, одну из ключевых ролей в свержении в 1973 году левого правительства и Президента С. Альенде в Чили сыграла ТНК 'Интернэшнл Телефон энд Телеграф' (ИТТ), осуществлявшая большие инвестиции в чилийскую экономику.
Типы политических изменений
Политические изменения классифицируются по различным основаниям, из которых можно выбрать четыре наиболее распространенных варианта: во-первых, деление изменений в политической динамике на намеренные и спонтанные, эволюционные и катастрофные, революционные и реформационные; во-вторых, выделение устойчивых и неустойчивых, например, внутрисистемных, репродуктивных и транзитных, переходных изменений и, в-третьих, изменения делятся на 'прогрессивные' и 'регрессивные', ведущие, в конечном счете, к социальной деградации или экономической стагнации и, наконец, в-четвертых, на институциональные и событийные. Остановимся на краткой характеристике каждой из этих оппозиций, выражающих те или иные существенные черты и тенденции политических изменений.
Первым по счету идет фундаментальное деление намеренных и спонтанных политических изменений, ярким примером чего служит ось 'революция - реформа'. Революции отличаются от реформ целым рядом особенностей. Во-первых, они затрагивают все стороны жизни общества: от экономики и социальной сферы до культуры, идеологии и психологии. Это происходит потому, что революции связаны с крайними формами социальной активности народных масс, стихийного развертывания системного кризиса общества. Отдельные реформы в политике не носят столь глубокого и всеобъемлющего характера, касаясь лишь тех или иных сторон политической жизни, как, к примеру, спланированная 'сверху' царским правительством земская реформа 1864 года в России. Во-вторых, революции зачастую связаны с применением методов радикального принуждения и открытого насилия, тогда как реформы намеренно и сознательно осуществляются в большинстве случаев легальными и мирными средствами. В-третьих, революции по природе протекания носят быстрый, скачкообразный и взрывной характер, в то время как реформы чаще всего бывают постепенными, а их проведение в жизнь порой растягивается на долгие годы. И наконец, в-четвертых, революции обязательно связаны с изменениями самих основ системы политической власти, ну а реформы далеко не всегда их даже затрагивают. В то же время грани между реформами и революциями иногда весьма подвижны. Например, политические изменения в странах Восточной Европы в конце 80 - начале 90-х гг. после падения коммунистических режимов включают в себя как революционные преобразования, так и серию структурных реформ государственного управления и местного самоуправления.
Другой рубеж в типологизации политических изменений пролегает по линии 'внутрисистемных' или 'транзитных' преобразований. Данный подход раскрывает иную сторону политических перемен, а именно, отношение к системе институтов и базовых норм, образующей своего рода 'каркас' любого государства. Первый тип процессов происходит на таком политическом поле, где, образно говоря, как в шахматах или футболе, достаточно жестко очерчено число троков и судей (институты), оговорено время, процедуры и правила игры (политические и правовые нормы). Это относится к странам, в которых откристаллизовалась устойчивая политическая система, демократическая или тоталитарная, в 'прокрустово ложе' которой и развертывается любое политическое изменение, воспроизводящее при этом прежние роли акторов и функции институтов (например, семидесятилетний период во Франции III Республики).
Ко второму же типу (о нем ниже будет сказано подробнее) относятся политические перемены в тех странах, которые переживают период тотального изменения всей системы власти и ее институтов, как это было в свое время в России после февраля 1917 года. Саму же область теории политических изменений, связанную с изученном переходных или транзитных процессов (в основном переходов от автократических режимов к демократическим), радикальной трансформацией политических институтов, обозначают в современной политической науке термином 'транзитология'.
Третье же крупное деление видов перемен в политике связано во многом с ценностными ориентациями и аксиологическими критериями, при помощи которых и оценивается социальный 'вектор' политических изменений, их 'прогрессивный' или 'регрессивный' характер. Многое в использовании такого рода типологизации зависит от табора самих точек отсчета, как правило, разделяемых большинством политологов, то есть аксиологических критериев позитивных, прогрессивных или негативно-регрессивных изменений в политической жизни. Еще
недавно в отечественной обществоведческой литературе все политические преобразования в нашей стране и за рубежом оценивались лишь с точки зрения их соответствия 'интересам рабочего класса' и 'задачам строительства коммунистического общества'. Сегодня же мы можем встретить в политических оценках почти такой же одноплановый критерий, но с диаметрально противоположным вектором соответствия теперь любых ориентиров социальных изменений ценностям и схемам либеральной, в основном американской, демократии. В своей знаменитой статье 'Конец истории?' Ф. Фукуяма прямо указывает на этот способ оценки позитивности или прогрессивности природы любых политических изменений в любой момент, в любой точке земного шара, но лишь в контексте 'триумфа Запада', поскольку уже произошел 'конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления'11. Нельзя не усомниться в категоричном характере подобного суждения, несмотря на всю ценность либеральной демократической традиции Запада, когда способ оценки многообразных политических изменений в десятках стран, сильно отличающихся по социокультурным и этническим условиям, сводится лишь к этому гомогенному критерию.
И наконец, последний четвертый критерий дает возможность отделить 'количественные' накопления, событийные изменения, конфликтные ситуации между политическими акторами, не ведущие к институциональным переменам, от 'качественных' сдвигов в институциональной структуре, обусловленных коренным изменением общего расклада социальных сил. Политологам поиск подобных критериев необходим для оценки политических преобразований в различных государствах. Ведь, как уже говорилось, далеко не каждое политическое изменение носит однозначно позитивно-прогрессивный характер (фашизм, тоталитарный коммунизм и т. д.).
Для выработки оценочного критерия можно, например, использовать так называемый 'морфогенетический подход', согласно которому всякое изменение рассматривается как потенциальная 'возможность, а не как конечное достижение; как динамическое, изменяющееся в ходе эволюции, относительное качество конкретного процесса, а не как абсолютный, универсальный, внешний стандарт; как историческая возможность, открытый выбор, а не как неизбежная неуклоная тенденция и, наконец, как продукт (часто непреднамеренный и даже неосознанный) человеческих - индивидуально разнонаправленных и коллективных - действий, а не как результат божественной воли, благих намерений великих людей или автоматического действия социальных механизмов'12. Опираясь на подобный подход, можно попытаться оценить далеко не однозначные процессы и постепенные изменения, происходящие в политически стабильных и экономически развитых странах Запада, так же как и весьма противоречивые тенденции политического развития, пути модернизации развивающихся стран.
